О прозорливой Сашеньке Шурминской

  В августе 2015 года я, побывав в Шурме, впервые воочию увидел здесь полуразвалившийся  домик легендарной Сашеньки Шурминской – местной святой девы, и ее могилку в черте бывшего Христорождественского храма. Прозорливая Сашенька Шурминская – пожалуй, самая известная местночтимая святая не только в Уржумском районе, но и во всех юго-восточных районах области. Правда, при жизни ее знали не только на Вятке, но и в соседних губерниях. Страждущие широким потоком стекались в Шурму отовсюду, что бы попросить совета у увечной крестьянки, узнать свою судьбу и у своих близких. И  она никому не отказывала. Что же это был за человек? Обратимся к истории ее жизни.

    Родилась великая прозорливица в селе Шурма в 1870 году в семье крестьянина Ивана Елизарова.  Первые 10 лет жизни она росла как обычный ребенок, ничем не отличаясь от своих сверстниц, и могла бы прожить дальнейшую жизнь просто и безвестно, как сотни ее односельчанок, но Господь готовил ей другую судьбу. Как писал биограф Сашеньки шурминский священник Сергий Акишев, знавший ее 13 лет, «с 11 лет она заболела, по-видимому, чем-то вроде ревматизма, потом стянуло у ней ногу, стянуло руку, и к 13 годам она уже совсем слегла в постель и пролежала 45 лет».

 Вскоре  после кончины прозорливицы, о. Сергий выпустил в Вятке первое жизнеописание Сашеньки – небольшую листовку в 4 страницы, изданную в типографии Сильвинского. В ней он подробно описал ее жизнь:

«Шестое ноября 1915 года в истории села Шурмы отмечено важным событием: погребена Александра Ивановна Елизарова, известная в народе под именем «Сашеньки прозорливой». Известность ее была очень большая. Ее знали не только в пределах родной Вятской губернии. Но она была известна в Казанской, Пермской, Уфимской,  Оренбургской губерниях, известна в Архан­гельске и в Астрахани, известна в далекой Сибири. Она обладала несомнен­ным даром прозорливости, по ее молитвам совершались исцеления, бывали избавления от бед и напастей. Ее советами дорожили и руководствовались очень многие. И «что скажет Сашенька», то считалось законом. Десятки ты­сяч людей, если не более, побывали у ней, приходя пешком иногда за сотни верст. Шли за советом, шли просить ее молитв, шли поведать свое горе и томления души. Особенно в летнее время около Шурмы всегда можно было наблюдать вереницы паломников с котомками за плечами. Это шли к Саше­ньке. Обращались к ней многие и письменно. Пишущий эти строки имеет под ру­ками часть переписки, оставшейся от почившей, и, судя только по этой пере­писке, получается нечто весьма внушительное, говорящее о великом народном почитании почившей, как праведницы и молитвенницы, как прозорливицы и пособницы в скорбях и бедствиях. Всего удивительнее то, что она совсем не считала себя каким-то выдающимся или праведным человеком, а обычно со­ветовала обращавшимся к ней: отслужить молебен, иногда называла какого-ли­бо святого, и, по ее словам, Бог даст - все устроится. И получалось дивное: ведь и раньше иной служил молебны, молился, но напрасно, а тут; по совету Сашеньки, помолится и... беда прошла.

Что же это за личность? Это девица - крестьянка. Вначале она росла вполне здоровым ребенком, но с 11 лет она заболела, по-видимому, чем-то вроде ревматизма, потом стянуло у ней ногу, стянуло руку, и к 13 годам она уже совсем слегла в постель и пролежала 45 лет. Пролежала не вставая, не перевертываясь иначе как на спину, потому, что при перевертывании на другой бок с нею делались сердечные припадки. Местные доктора уже в первые годы болезни приговорили ее к неизбежной смерти, но доктора эти один за другим уходили из мира и давно их нет в живых, а Сашенька все жила и жила. Скоро она примирилась со своим положением и с каким-то умиле­нием понесла свой тяжкий крест. Мучительны были ее страдания и жесткая постель, на которой долгие годы лежала страдалица неподвижно. Это была простая деревянная доска, обыкновенно не покрытая никакой мягкой тканью. И вот на таком-то ложе добровольно, Христа ради, вынесла великую добро­детель терпения слабая, но сильная духом, простая крестьянская девушка. Только впоследствии усилившаяся болезненность побудила ее смягчить суро­вость подвига: она сменила голую доску на более удобную и мягкую кроватку, где она в полу согбенном положении продолжала лежать дни и ночи на пра­вом боку. Эта кроватка была на колесиках, так что летней порою помогавшие Сашеньке девушки вывозили ее во храм или же к некоторым ее почитателям. Над кроваткою со всех сторон спускалась занавеска-полог, и было нечто весь­ма своеобразное, когда из-за занавески таинственно выглядывал кроткий и при­ветливый лик страдалицы.

Первоначально и уход за болящей был плохой: кому нужен больной чело­век, лежала она где-то за печкой. Но уже с первых лет стали замечать что-то необычное в этой девице, стали просить ее молитв в несчастных случаях, и молитвы ее оказывались спасительными. Так постепенно слагалась, а потом и разрослась слава о Сашеньке.

Многие люди приходили к ней, и каждый почитал за счастье что-либо подарить ей или дать денег. И вот она усердием почитателей поставила свой маленький домик в два окошка и в нем жила до смерти. Как-то особенно мирно и уютно было в этом домике, а особенно в комнатке страдалицы, где посетителя поражало обилие святых икон, озаренным кротким светом неугаси­мой лампадки. Свет ее падал и на лицо страдалицы. Поразительно было вы­ражение этого лица, детски кроткого, задумчивого, озаренного добротой, бла­годушием, жизнерадостностью, неизъяснимым миром. Казалось, что многолет­няя тяжкая болезнь совершенно не касалась ее души: так терпением она суме­ла победить силу мучительного недуга. Кто хотя раз видел ее, испытал на себе взгляд ее выразительных черных глаз и имел возможность слушать ее тихую, вдумчивую, хотя и немногословную беседу, у того долго не изгладится из памяти образ этой чудной страдалицы. С великим желанием ждали часто целые толпы простого народа, особенно женщин, ждали минуты, одной лишь минуты свиданья с Сашенькой! И с каким радостным умиротворенным видом выходили от нее эти «Божии дети», унося по своим отдаленным темным уг­лам обновленную веру и благодатный свет!

По мере того, как увеличивалось число почитателей Сашеньки, возрастал у ней и приток пожертвований. Но все деньги она жертвовала на украшение храмов Божьих, или пристраивала сирот, или помогала вообще обездоленным. И после нее осталось всего шестьсот рублей, да и те, по-видимому, уже были предназначены на живопись местного храма

Особой свидетельницею 45-летних страданий  Сашеньки является образ 3наменской Богоматери с неугасимой лампадкою. Входишь, бывало, в эту комнатку, взглянешь на этот Лик Богоматери, и какая-то жуть пробирает.

Пища Сашеньки была чрезвычайно скудная, да и ту она принимала не каждый день. И удивительно то, как она, больная, редко позволявшая другим  прикасаться в себе, чтобы не усилить ее боль неосторожным прикосновением, при таком полуголодном существовании прожила почти до 60 лет и всегда была спокойна, жизнерадостна, ласкова, со светлой и глубокой думой на че­ле и во взоре, который то проницательно устремлялся прямо в душу посетите­ля, как бы читая в душе, то словно витал в далеком, нездешнем мире. Глядя на нее, воочию приходилось убеждаться в том, что «не о хлебе едином жив будет человек».

Почившая всегда питала трогательную любовь и уважение к духовенству, скорбела его скорбями и радовалась радостям его, часто при­чащалась Св. Таин и других наставляла этому.

Скончалась Сашенька 1 ноября, в воскресение, после вечерни. Кончина была тихая, пред сияющим крестом Животворящим, с которым за несколько минут до смерти пришел духовник почившей. Перед смертью она дважды бы­ла приобщена Святых Таин и пособорована. В конце соборования для утешения страдалицы в страшные предсмертные минуты, были пропеты стихиры Пасха «Да воскреснет Бог...», «Пасха священная нам днесь показася». После собо­рования страдалица прерывающимся голосом, но с обычной приветливостью еще нашла силы высказать благожелания окружающим.

Погребение Сашеньки совершено 6 ноября в день ее Ангела - мученицы Александры. Накануне, после выноса, восемью священникам и дьяконом от­служена торжественная всенощная мученице Александре с прибавлением зау­покой ектеньи после шестой песни канона. В самый день погребения семью священниками и диаконом совершена заупокойная утреня и литургия с пани­хидою. Отпевание совершили четырнадцать священников и два диакона в бе­лых ризах, причем сказаны были два прочувствованных слова. Собор священ­нослужителей, чтение умилительных погребальных молитвословий по очереди всеми служащими, умилительное пение хора, обилие освещения, огромное стечение народа и посреди безмолвный, но много говорящий сердцу гроб сми­ренной подвижницы и праведницы, убранный благоговейными почитателями, - ­все это было весьма трогательно и величественно. Честные останки погребены в церковной ограде по разрешению Архипастыря и начальника губернии. Пред опусканием гроба в могилу вновь сказана краткая задушевная речь од­ним из священников. Вынос и проводы почившей на место вечного упокоения совершены при торжественном крестном ходе и колокольном звоне во все колокола.

Почившая за год предчувствовала свою кончину и в прошлогодние свои именины говорила: «Ныне я именины свои праздновала, а на следующий год едва - ли удастся».

Автор этой заметки знал почившую 13 лет, имел счастье быть ее духов­ником и глубоко верил, что долго-долго имя Сашеньки и память о ней, как подвижницы и праведницы, будут помнить с похвалами, и к ее тихой могиле не зарастет народная тропа».

Прошли годы, и пророчество Сашеньки о ее могиле сбылось. В 1930-е годы в Шурме был закрыт Хирсторождественский храм, в котором разместился маслозавод. Все, что находилось в черте церкви, было обозображено, на территорию церкви лились потоки нечистот. Моглила Сашеньки была утрачена.

Кажется, что память праведницы была изжита, но шурминцы всегда ее помнили, писали в свои пометочки, некоторые держали фотокарточку рядом с иконками. Но все возвращается на круги своя, и могилка прозорливицы восстановлена на своем месте. Дело за малым – не дать разрушиться ее памятному домику в селе, сделать в нем памятное и святое место, но пока это никому не нужно ни в селе, ни в епархии…