Антонина Пальшина: воспоминания о жизни...

"Кавалерист-девица" Первой Мировой Антонина Пальшина с мужем Григорием Фроловым. Фото 1918 года. 
После окончания Первой Мировой она не закончила свою боевую карьеру и продолжила воевать в Красной армии и ВЧК, но, как видим, и женское счастье ей не было чуждо...
Антонина Пальшина участвовала в боях за Ростов-на-Дону, Ставрополь, Краснодар. 
Вот что она позднее вспоминала об этом периоде своей жизни: 
«…Работа для всех нас новая, чрезвычайно ответственная, требовала большого внимания, выдержки и спокойствия. Часто лицом к лицу приходилось сталкиваться с врагами советской власти. Надо было бороться с диверсантами, заброшенными к нам из разных концов для подрывной работы, снабженными оружием, боеприпасами. Боролись с теми, кому не по душе была советская власть – царскими офицерами и кулаками, притаившимися и шипевшими, что, дескать, сидит теперь за красным солом Иван-лапотник. 
Особенно трудно было вести борьбу за хлеб, за обеспечение Ленинграда, Москвы, нашей доблестной Красной армии продовольствием. Учитывая, что это очень трудное дело, создали чрезвычайную тройку. Под ее руководством и велась вся работа. Чекисты не спали сутками, даже поесть было некогда. Да и что поесть, ведь хлеба выдавали всего четверть фунта в день. К тому же разруха, саботаж. 
Казалось, не было конца беспризорникам и мешочникам. которые буквально заполонили железнодорожные станции, мотаясь по городам, селам и деревням. Одних гнала нужда, другие не желали работать, строить новую жизнь. 
Шныряли за ответственными работниками и чекистами, стреляли по ним из-за угла. В 1918 г. ранили в живот первого заместителя председателя горисполкома Н.И.Березина. Врачи в то время саботировали. Для того, что бы сделать ему операцию, пришлось взять из тюрьмы хирурга. Под страхом народного гнева он сделал операцию. Ассистировала ему я, как умела, как могла. Первое время после операции я проводила у постели этого тяжелобольного, дорогого всем нам человека. Радости нашей не было конца, когда Николай Иванович встал на ноги. Два раза было покушение на председателя УЧК, но обошлось без кровопролития.
Но особенно тяжело мы переживали «Варфоломеевскую ночь». Банда появилась со стороны Ржева. Спать мы легли примерно в час ночи, а когда раздался сигнал тревоги, было три часа утра. Выбежав на улицу, мы увидели страшное зрелище. От гостиницы через площадь по Советской улице около многих домов лежали изуродованные трупы мужчин…Бандиты вызывали жителей города на улицу и тут же около дома их уничтожали. Этим самым они пытались подорвать устой нашей молодой республики. Впоследствии выяснилось, что участником этого гнусного дела был и эсер Н.Беднушкин. Его арестовали и отправили в Смоленск». 

Текст и фото: Первая Мировая в памяти Сарапула – Сарапул, 2014 г., с.157

В своем письме генералу Н.Н.Брусилову в 1971 году Антонина Пальшина, служившая в Первую Мировую на фронте, вспоминала свою фронтовую жизнь: 
«Разведка. Коснусь ее. Сказать должна, она заманчива всегда и требует к себе особого внимания. Но там зевать нельзя. Смотри во все глаза. А слух вот это да, что б слух у тебя был отменный. Не только слушать шум врага, а даже слышать шорох самой маленькой былинки, с которой частенько по ночам играет тихий ветерок в полях. И также всплеск воды невдалеке укрытого в лощинке ручейка. И понимать: вот здесь должны мы начинать свой боевой приказ начальника и командира роты. 
Пошли, как говорили нам тогда: «Ну с Богом». Да Бог-то Бог. Вот только сам не будь, разведчик, плох. Ночь темная тебя укрыла, на небе кой-где звезды дальние горят. Луна вся облаком укутана, дорогу нам не освещает. Лишь ночь загадочна одна и требует от нас, разведчиков, задания боевого. А задано нам много. Пробраться в стан врага, узнать, как много у противника солдат. И артиллерию прощупать, в каких местах поставлена она, и мощь ее, какой калибр снарядов, а также к первой линии вернуться, запомнить вражеские пулеметы, как много. Засечь их гнезда, где поставлены и с какого фланга больше. А возвращаясь в обратный путь в свои окопы, неплохо было б захватить с собою языка. А ночь, ох, как для нас ты коротка. Вот-вот гляди рассвет забрезжит, тогда беда, ни схорониться, ни укрыться. К тому же мы точь-в-точь должны с задания вернуться и командиру доложить. Разведчики все налицо и даже с прибылью вернулись, нет происшествий никаких, а языка с собою прихватили. 
… Но помню очень хорошо: один раз получилось такое, как возвращались в свой окоп. Тогда была пурга. Стояли мы в дозоре: Иван Светлов и я. С дороги сбились, заплутали, в чужой окоп чуть не заскочили, я уж ногу с бруствера спустила, чтоб в тот окоп соскочить. На счастье слышу голос (он не наш) и разговор чужой. И вдруг увидела колючий взгляд врага. Он крикнул «русс!» и за ногу хотел схватить меня, но просчитался, не оплошала я. С размаху его же шапкой в момент ему глаза закрыла. Сама скорее ла-та-та, и был таков. А сколько было шуму у врага. Мы быстро удирали, по нам винтовки били, взрывались ракеты. Фугасы тоже не дремали, рвались у нас под самым носом, и даже пулеметы рокотали. А ночь была по нам, мела пурга, ни зги не видно. И ночь укрыла нас. Она нам пригрозила: смотрите, смельчаки. В другой раз рот не разевайте. А то нечаянно опять вторично вновь не оплошайте, чтоб в зубы вражеские не попасть. 
И долго мы потом смеялись сами над собой с дружком Иваном. И говорили: смотри, какая чепуха, чуть-чуть в котел не угодили, за ротозейство за свое имели наказанье: не в очередь два дня подряд стояли лишних два часа в дозоре. Да ладно, что еще удрали, то было б грустно и смешно. Ведь сами мы набились в проклятый вражеский окоп. Иванко ничего, он боец солдат, а вот как вспомню про себя, то кожу подирает. Антон, ну как сказать, одет по форме, как и положено ему, подтянут, строен и красотою не обижен. Беда лишь в том, узнали б: у врага девчонка – руссона».