Они были далеко видны и как будто парили в небе, растворялись в нем. Только кресты указывали, что они все таки-были…

Первый снаряд ударил в церковь. Нет, пока не в купола, а в крышу. Шла заутреня. Но звон колоколов радостный, одухотворенный, какой был обычно в то время, сейчас был грустным. Их голос так и рыдал, жалуясь небу, взывая о помощи. Крики, слезы, паника… Второй, рассыпая шрапнель ухнул  в пятистенный дьяконский дом.

… Вдали от крупных центров, в глубинке Вятской губернии, в которую входила территория нынешней Удмуртии, все перемешалось:  в одном селении красные, в другой – белые, а волость одна и та же.

Деревня Муки-Какси тогда была Малмыжского уезда, Вихаревской волости. Фронт проходил по речке Вале. В Муки-Каксях был небольшой отряд белых: двадцать винтовок, но три патрона. Он, конечно, был разбит, и деревню занял карательный отряд Кропочева и Вичужанина.

Сразу объявили: будет собрание, придти в поповский дом. Дом этот двухэтажный был рядом с дорогой. Он как бы собой перегораживал божий храм, и ему первому досталось. Кому-то помешал – подожгли.  На его месте сейчас правление  колхоза имени 20 партсъезда. Фундамент – тот же.

Так вот, объявили собрание, но обманули: всех мужиков арестовали и давай пороть в две плети, потом повели всех в Вожектем. Там у них был штаб, закрыли в кутузку.

На следующий  день по какому-то списку отобрали несколько человек во главе с попом и расстреляли на Вожектемском поле – то ли 12, то 18 человек. Поп перед смертью сказал:

- Ну ладно, я новой власти не угодил, а этих-то молодых за что?

Так он спас от расстрела Матвея Мухачева и  Михаила Шабалина.

Поп этот был удмурт. Жена его русская – учительница. Были дети:  Герка, Вася, Тася. Потом они уехали.

Новая власть, что новая метла, - метет по-новому. В Старой Балме подвесили за ноги  в колодец одного удмуртаи все требовали:

- Отдай золото, вотская морда!

Иуды были во все времена: кто-то наболтал напраслину. После этого тот удмурт так и остался бестолковым на всю жизнь. Звали, кажется, Тимофеем.  Когда я был лесником,  он у меня работал,  вешки рубил.

Карательный отряд, похозяйничав и забрав остальных арестованных, отправился назад. Было  шесть или семь подвод. На каждой ямщик, часовой и два арестованных. Значит, человек 15. Когда от Вожектема под гору спускались, один из арестованных сбежал. Постреляли, постреляли, но напрасно. Так и спасся.

  Увезли тогда и моего отца. Он только полгода как с Германской пришел. Из огня да в полымя. Нас, малышни, было пятеро.

В д.Ключи у них была ночевка. И тут несколько человек каксинских отпустили по домам: Брызгалова Васю, Пекина Васю, Мухачева Матвея, которого не расстреляли тогда, и моего отца.

Сам удивляюсь. Я так думаю: в Кильмези-то телеграф был. Народ стал роптать, дошло, видно, до Ленина. Дали на дорогу по 20 р. керенских, по листку бумагу, по коробку спичек и по осьмушке табаку. Остальных увезли в Уржум. Много, говорят, там поубивали. Потом шла молва, что этих начальников, Кропачева и Вичужанина, свои же расстреляли, «за перегиб». А вообще-то, кто его знает.

Мне шел тогда девятый год, но я многое хорошо помню. Идет война,  а я собираю патроны, разбираю снаряды. Разобрал как-то гранату. Как не разорвалась? Не знаю.

…Еще был случай. Один из солдат про того попа, которого расстреляли в 1917 году, говорил:

- Я бы его день, два… неделю тыкал ножом, пока бы он не подох.

Идут они однажды по деревне. Этот солдат был начальником патруля, с ним еще трое. Он впереди, те сзади.  В сенках двери толстые, косые – ходуном ходят. Не придержишь, обязательно стукнут по заднице. У того солдата в правом кармане брюк граната-лимонка. Когда его дверью стукнуло, он: «Ой!» и остановился.  Ему бы быстро вытащить гранату  и швырнуть во двор.  Растерялся. Рвануло так, что кишки его перелетели в соседний двор, и забор-то был высокий. А мужское его достоинство повисло на шпигеле, где висел умывальник (были такие чугунные с двумя рожками). Похоронили его у церкви, которую он проклинал, а тех троих, раненых, отправили на повозке в Кильмезь.

Гранаты тогда были без кольца. На бабитовый выступ, как шапка, надевался капсюль. Она, видно, в кармане лежала плашмя и дверью стукнуло по капсюлю. Если бы вертикально – ничего бы не было. Я-то их хорошо изучил, много разобрал пацаном.

…Потом пришли опять белые. Это были сибиряки, прямым ходом из Перьми. Они расстреляли Сбоева Спиридона. Увели в пожарку и прямо в лоб. Это бабы на него нажаловались.  Если бы он не наврал на мужиков тех, быть может, и отпустили красные.  Еще расстреляли Ушакова Антипа Ларионыча за то, что его сыновья Митя и Алексей убежали к красным. Хороший был мужик, работал объездчиком. Каково тогда было жить? Кому-то надо было строиться – лес украли, он даже протокол не завел.

  К весне 1919 года белогвардейцев окончательно прогнали.  В Муки-Каксивошел отряд  красных с духовым оркестром. Церковь была закрыта. Два солдата залезли в нее и утащили ризу с кадилом. Один натянул ризу, другой машет кадилом и давай наяривать матерные частушки. День был солнечный, май месяц.  Облачко-то было неказистое, маленькое совсем. И откуда что взялось?  Вдруг как грянет гром. Те и присели. «Свят, свят, свят», -  бегом отнесли все на место.

После духовой оркестр стал играть хорошую мызыку: вальсы, краковяк. Мы, мальцы, тут же крутились…

Воспоминания  Николая Константиновича Сбоева о событиях в Муки-Каксинской волости Малмыжского уезда (публикация из Сюмсинской районной газеты за 1979 год).