Набиравшая во второй половине двадцатых годов свои стремительные обороты индустриализация  повлекла за собой следующий этап советской экономической политики – коллективизацию, поскольку требовала внушительных капиталовложений, а их могли дать в стране, ещё являвшейся в большой степени аграрной, только крупные товарные хозяйства крепких крестьян, и в числе их такая категория крестьянства как  «кулаки».

Кого же называли этим позорным по тем временам прозвищем? Под категорию «кулацких» по перечню 1930 года попадали хозяйства самых умных и трудолюбивых крестьян, которые использовали наемный труд, обладали мельницей, крупорушкой, маслобойней и др. орудиями, в которых применялся механический двигатель; сдавали в наем помещения под жилье или предприятия; сдавали в наем сельскохозяйственные машины с механическим двигателем; занимались торговлей, ростовщичеством или коммерческим посредничеством. Если хозяйство обладало хотя бы одним из вышеперечисленных признаков и имело  доход не менее 300 рублей в год на одного едока, то его причисляли к кулацкому. К кулакам приравнивали и такую категорию населения на селе как священнослужители, которые так же использовали наемный труд, сдавали в наем жилые помещения и имели высокие доходы от служб, и вместе с ними «заодно» - церковные старосты, сторожа и др. лица, обслуживающие храмы. Кулак, как экономически свободный товаропроизводитель по своей природе, не вписывался в рамки советской административной политики, а за использование наемного труда считался эксплуататором и классовым врагом.  Одной из ярких калоритнейших фигур среды  настоящих крестьян – тружеников («кулачества»)  Лебяжского края тех лет был житель деревни Бултышка Лаврентий Григорьевич Колесников, который использовал и наемный труд и был владельцем мельницы и сельскохозяйственных машин, отдаваемых им в наем, и вместе с тем был трудолюбивейшим и замечательным человеком, и потому являлся  в глаза советского руководства типичнейшим «кулаком – мироедом». Мне удалось найти дочь этого человека, Серафиму Лаврентьевну Багаеву, жительницу города Уржума, которая немало поведала о своем отце и о его семье.

- Отца раскулачили, когда мне было 6 – 7 лет. Он был очень грамотным человеком, самоучкой. Везде дома были газеты, и все комнаты были оклеены вырезками из журналов и газет. Он много учился. Был он и членом колхоза. У него было много машин, молотилка, жнейка. Я запомнила, как он сам стоял  у руля, и ему снопы подавали. Была своя ветряная мельница, он сам её построил, и она принадлежала ему, но он обслуживал всех в деревне. Держали пчел. По характеру он был горячий человек, требовательный, учил нас, детей, всему, заставлял. Я маленькая уже навоз возила и на лошади ездила. Отец был трудолюбивый, исполнительный, работящий, требовал, чтобы все было сделано. Сам дома почти не находился, был все время в работе.                                                                                                 Он маму взял, (она была лет на 28 моложе его), когда она была не колхозница, не сельская, и научил её всему. До замужества она пела на клиросе церкви, была немного грамотная, окончила 4 класса школы. Он когда её брал, она работала кассиром в магазине, была швея хорошая.  А в замужестве только нас кормила, некогда было с нами сидеть. Придет, накормит и опять уходит. Она сама жала и косила. Я первая у них родилась и имела связь со всеми детьми отца от первой матери, их было 9 человек. Рядом с нами стоял дом сына Василия, а в конце деревни жил Петр. Сыновья и снохи помогали отцу во всём, вместе строили мельницу.   Мама у нас была очень добрая, рада была отдать все от себя.  Жила для людей, для детей. Нас у неё четверо было, после раскулачивания жили бедно. Она  сама была грамотная и хотела, чтобы мы учились. Учились, учились при каких бы ни было трудностях. Но в 5 класс после раскулачивания меня не приняли. Отца раскулачили – были 1 –2 человека, беднота, которые доносили на тех, кто хорошо жил…

К этому рассказу остается добавить то, что после раскулачивания Лаврентий Колесников заболел неизлечимой тогда чахоткой, и умер 8 февраля 1934 года, оставив жену с 4 детьми на руках. Вот такие жили когда – то в нашем крае «эксплуататоры», на деле же – корень от корня простые мужики – труженики, которые просто умели и могли жить лучше других, благодаря своей природной смекалке и любовью к крестьянскому труду… После того как возникший в стране в конце 20-х годов хлебозаготовительный кризис поставил под угрозу планы индустриализации, Сталиным был провозглашен лозунг сплошной коллективизации (массового создания колхозов), и вместе с этим провозглашен лозунг ликвидации кулачества как класса  на базе сплошной коллективизации, с опорой на широкую бедняцкую массу. С 1929 года принимать в колхозы  кулацкие семьи запрещено, с начала 1930 года была запрещена земельная аренда и наемный труд, а кулачество разделено на категории. Тогда же бюро Северного Крайкома приняло постановление  о том, чтобы «отнести контрреволюционную верхушку кулачества края к 1 категории и немедленно начать её ликвидацию», а в районах сплошной коллективизации у кулачества, отнесенного ко 2 категории, конфисковать средства производства, скот, жилье и хоз. постройки,  корма, семена, а сами кулацкие семьи выселить в северные необжитые районы края».

Так в начале 1930 года началось массовое раскулачивание крестьян, а по существу – настоящая травля кулачества. В этот год в с. Лебяжье было свезено со всего района свыше ста семей  раскулаченных, которые были погружены на баржи и отправлены на пристань с. Цепочкино.  О том, что сталось с ними дальше, свидетельствуют скупые факты:   кто был отправлен на Соловки, кто в Сибирь, кто в Вятскую глухую тайгу⁸.  Наверное, не было в нашем крае деревни, которую бы не обошла трагедия раскулачивания. Деревенская голь, мужики – лодыри и просто завистливые, доносили на всех, кто жил лучше их. Так раскулачивали и талантливых мастеров, и тех, кто приторговывал по – малому, и даже тех, кто попросту жил в добротных каменных домах, не говоря уж о тех, кто отказывался вступать в колхоз. За это то же раскулачивали. Так по рассказам жителей с. Красного, Надежда Набоких не пустила в колхоз своих троих дочерей. В ходе обыска в доме было найдено Евангелие, что и решило ее судьбу – дали 5 лет.  «Типичный» кулак по рассказу уроженки с. Вотское жил  в д. Малое Вотское: держал скот, торговал, и всего у него было вдоволь. Его, конечно,  раскулачили и послали, но кто был этот человек, как его звали? Неизвестно.

Справедливости ради, следует заметить, что среди сельских активистов занимавшихся раскулачиваниями из числа коммунистов, находились и сознательные люди, которые следили за тем, чтобы раскулачивали «кулаков» как таковых, а не кого попало – ведь доносы писались на всех, кто жил мало-мальски хорошо. Так   в деревне Смышляево  я записал такой случай: «раскулачили нас как – то. Пришли, взяли лошадь и корову  и все увезли. А потом мужик, какой – то приехал, собрал собрание.

-Кто забрал? – и стукнул кулаком по столу – даю 24 часа чтобы поставили лошадь и корову на место!

И ведь все вернули».

В той же деревне было раскулачено ещё 2 дома, за то, что их владельцы держали несколько голов скота и торговали яйцами и конфетами. Все конфискованное имущество несчастных  тут же было выставлено на торг.

В с. Ветошкино мне показывали  документ о раскулачивании семьи А. В. Черезова. В нем сообщалось: «Черезов А. В. лишен избирательных прав в 1931 году за торговлю и аренду земли на кабальных условиях. В 1930 – 31 годах был обложен сельскохозяйственным налогом в сумме 278 рублей. В 1931 году привлекался и сидел под стражей 3 месяца за антисоветскую агитацию край судом. Хозяйство Черезова А. В.   на основании постановлении президиума райисполкома от 6 августа 1930 года  отнесено к кулацкому.

Состав семьи. Высел.

Аксинья Ефимовна 1886 г. р. 

Анастасия, 1904 г. р. скрылась

Алексей, 1915 г. р.            высел,   убежал и был убит               

Елена, 1919 г. р.                               высел

Татьяна, 1924 г. р.            высел

Мария, 1927 г. р.              высел

Общее собрание членов колхоза Ширкино Лебяжского района постановило: «кулака Черезова выслать из пределов района со всем семейством» (выписка от 26 июля 1931 года.)

Дом, все остальное имущество остается в коммуне».

Сами родственники А. В. Черезова рассказали, он жил тем, что обрабатывал свой участок земли (так как его ему было недостаточно, он прикупал ещё земли у единоличников), резал скот у людей, покупал у них и продавал его по более высокой цене. Сам «кулак» держал в хозяйстве корову, лошадей, овец и кур, и жил с семьей в кирпичном доме. И снова перед нами типичный пример лебяжского «кулака» - умного и предприимчивого выходца из крестьян.

Лишь немногие из раскулаченных смогли впоследствии вернуться в родные края. Возвращались, чтобы умереть на родной земле, как вернулись лебяжский торговец Алексей Суханов, портной из д. Олюшино Федор Михайлович Веретенников. Не многие из сосланных пытались бежать из мест заключения, не вынося тяжелых лагерных условий, голода, холода и каторжного труда. Но такие были, ведь им теперь кроме «собственных цепей» терять было нечего. О трагической истории своей семьи рассказал мне житель д. Мари - Байса Сергей Лаврентьевич Пигозин, 1929 г. р.:

-В 1930 году нас сослали. Колхозы тогда еще не были организованы, и все жили единоличниками. Дом у нас был каменный, ограда каменная, обкладенная из красного кирпича. Семья у нас большая была: 2 сестры и брат у меня, дедушка с бабушкой. Но дедушка с бабушкой у нас дома остались, а нас сослали. Дедушка был портным и жил в Уржумском районе. А мне еще тогда 1.5 годика было. Это мне мама рассказывала.

Сослали нас в Архангельскую область, в сам Архангельск сначала. Там одни ссыльные были, тайга кругом. Мы жили там 1.5 года. Ничего – ни хлеба, ни дома у нас не было, жили в лесу. Питаться было нечем. Нам с братом сахар по куску давали, и этим сахаром мы питались. Матери с отцом и сестрам вообще ничего не давали , давали только по куску хлеба. Работать их заставляли в лесу. Там тайга непроходимая, один лес. Че заставляли делать, то и делали. Женщины то же так же в лесу работали. Пилили лес поперечными пилами, топорами. Везде была охрана.

Там все были одни ссыльные. Ссылали тех тогда, кого считали богатыми. Все тут были вместе, с разных сторон, все раскулаченные из каменных домов. Там и богаче нашего были, и смеялись над нами: «Мы то были богаче вас, а вас, нищих, за что сослали? Что от вас взять – то?»

А  потом отец решил сбежать, не жить больше там. И мы бежали, одна наша семья из нашей деревни. Мы приехали домой, а там, в нашей деревне,  уже колхоз организовался, в нашем дворе держали колхозных лошадей, конюшня была.  Дома у нас все разломали и увезли. Пожили мы, и снова начали нас раскулачивать. Я уже учился в 3 классе. Отца забрали , я его и не видел больше. Я помню его совсем маленько.

Таковы были триумф и трагедия тридцатых годов. Они шли вместе – индустриализация и террор, коллективизация и раскулачивания, но никакой экономический размах не мог заменить собой  страдания миллионов русских граждан…