Подвиг мученичества отца Василия Несмелова

В начале 1917 года, когда в России начались большие перемены, никто и подумать не мог, что закончатся они кровопролитной гражданской войной с массовыми убийствами мирных жителей и «красным террором». Сама же гражданская война оказалась прологом страшной катастрофы, постигшей некогда великую страну, катастрофы под именем «коммунизм».

Свяшенник Василий Несмелов  стал первым священномученником в Уржумском уезде, но после него в годы гонений на Церковь ещё многие замечательные пастыри, псаломщики и миряне пострадали за Христа. Биография будущего новомученика была проста и бесхитростна, как и биографии многих других приходских священнослужителей того времени. Он родился 21 февраля 1874 года в семье диакона г. Царевосанчурска Василия Несмелова и также был крещен Василием в честь священномученика Василия Амасийского.

23 августа 1897 года семинарист Несмелов по собственному прошению уволился из 4 класса вятской духовной семинарии, а 25 июня 1904 года был рукоположен в сан диакона к церкви с. Сезенево Слободского уезда. Это было слишком далеко от родных, близких его сердцу мест, и как только представилась возможность, отец Василий подал прошение на перемещение его на юг епархии.

18 декабря 1907 года в село Большая Шешурга  Яранского уезда на диаконскую вакансию приехал новый священник с матушкой и маленьким сыном. Здесь отец Василий служил до 1912 года и состоял законоучителем в местной церковно-приходской школе. 21 июня 1912 года батюшка был переведен на священническое место церкви в Кодочигове того же уезда, где также был определен на место законоучителя в земское училище.

В Кодочигове отец Василий прослужил всего 2 года. В 1914 году при церкви села Большая Шешурга появилась священническая вакансия, батюшка подает прошение на свое перемещение обратно к этой церкви.

Тогда же он был назначен заведующим и законоучителем Шешургской церковно-приходской школы. За свое «ревностно-усердное» служение Церкви 7 марта 1915 года отец Василий получил свою первую награду – набедренник. «Содержания из казны не получает. Поведения весьма хорошего. Недвижимого имущества не имеет», - отмечалось в его послужном списке за 1915 год. Казалось, впереди была большая, полная радостных событий и служения Богу жизнь…

Матушка Елена Алексеевна Несмелова, 1884 года рождения, происходила из известного священнического рода Блиновых. В 1915 году у отца Василия и Елены Алексеевны было шестеро детей. Свою последнюю дочь Валентину батюшке не суждено будет увидеть и подержать на руках. Она родилась через 4 месяца после его гибели.

В июне 1918 года отец Василий принял приглашение  своего друга  и приехал со всем семейством на жительство в село Лебяжье. Когда отец Василий  сошел с парохода на Лебяжскую пристань, жить ему оставалось каких-то 4 месяца…

На новом месте своего назначения батюшка вместе со вторым священником отцом Михаилом Зыриным  совершал богослужения, требы, объезжал окрестные деревни, был приветлив  с народом. Его дети, должно быть, от души радовались, проводя это лето в таком необычайно живописном месте, в большом красивом доме, стоявшем напротив исполинской двухэтажной церкви. Это было их последнее лето, проведенное вместе с отцом.

Обстановка в стране накалялась. В тот страшный 1918 год втянутыми в орбиту гражданской войны оказались волости Уржумского уезда. Еще в начале 1918 года вышло постановление Совнаркома «о государственной продовольственной монополии», проще говоря, об изъятии излишков хлеба у крестьян для «красного Петрограда и революционной Москвы». А так как крестьяне редко соглашались добровольно расстаться с хлебом, собранным нелегким трудом, новая власть решила использовать для этого силу – вооруженные продовольственные отряды. К середине лета число бойцов продотрядов, грабивших вятских крестьян, достигло 2 тысяч человек.

В конце июня пришло распоряжение новой власти и в Уржумский уезд. Оно гласило: «В указанный срок приготовить сдачу одного миллиона пудов хлеба красному Петрограду и революционной Москве». Вслед за распоряжением в южные уезды губернии прибыл из Москвы военно-продовольственный полк для проведения  продразверстки. Южные уезды издавна считались «житницей губернии», но в то лето хлеб в Москву и Петроград шёл туго, и полк занимался тем, что «добросовестно» изымал у крестьян хлеб и отправлял его в столичные города. При этом, как пишет один из очевидцев, «солдаты издевались над населением, насиловали женщин, грабили от имени партии». Население отвечало  на это вооруженными выступлениями. Например, в Яранском уезде на отряд из 100 человек напала «громадная толпа, вооруженная кольями, железными тростями и огнестрельным оружием».

К тому времени положение советского государства, оказавшегося в кольце фронтов, стало угрожающим. Казалось, вот-вот и рухнет власть большевиков. Неожиданно для всех поднял мятеж против Советов и продовольственный полк под командованием А. Степанова, к которому присоединились местные эсеры, царские офицеры и реалисты уржумского реального училища. Отряд занял Уржум, где было создано Временное правительство так называемого Южного Округа. Мятежный полк вел агитацию за Учредительное собрание, и в этом его поддерживало зажиточное крестьянство, интеллигенция и духовенство. Правда, одной агитацией дело не ограничивалось: полк активно занимался беспощадной расправой с большевиками и советскими работниками.

Примерно 14 августа степановцы прибыли в Лебяжье на пароходе «Бебель» в количестве 40 человек с 4 пулеметами. Сразу же стали укреплять свои новые позиции, расставлять пулемёты: один поставили на Городище для обстрела реки, другой – на пристани, третий водрузили на церковной колокольне и ещё один втащили на второй этаж здания бывшей волостной управы. Штаб степановского отряда расположился в здании школы. Часть солдат разместилась в добротных церковных домах, в том числе  и в большом доме отца Василия. Вот как об этом вспоминал правнук батюшки священник  Сергий Киселев: «С зимы 1917 года до осени 1918 года в селе постоянно шли бои между белыми и красными. Дом священника занимали для размещения солдат то одной, то другой воюющей стороны, и семье приходилось ютиться в двух малых комнатах. Затем белые ушли, и красные утвердили новые порядки. Все смутное время в храме шли службы, а отец Василий объезжал окрестные деревни, совершая требы».

Следует заметить, что «постоянных боев» в селе не было, кроме одного, первого и последнего, но о квартировании в доме батюшки солдат степановского, а затем красноармейского отрядов сказано верно.

Укрепив свою обороноспособность, степановцы собрали лебяжан на сход и объявили призыв в свой отряд, пока добровольный, обещая деньги, продукты и обмундирование. Правда, в отряд вступило только 3 человека из числа зажиточных селян. Между тем степановцы ударились  в пьянство, хотя дозорные зорко следили за вяткой, опасаясь прибытия пароходов с красноармейцами.

Отряд красноармейцев из 19-го Уральского  полка на крутом берегу Вятки недалеко от деревни Елькино, а затем двинулся для смирения Лебяжья. На рассвете красные, разбившись на три группы, атаковали село. Н. Николаев вспоминал о том августовском утре: «На рассвете первая группа с криком «Ура!» бросилась на охрану пристани и быстро захватила пулемет, а затем пристань. Часть охраны была переколота штыками, остальные бежали к школе. Затем пошли в атаку вторая и третья группы. Не выдержав натиска, степановцы бежали. Кто не хотел сдаваться в плен, тут же был приколот штыками». Пленные степановцы были расстреляны у стен церкви. Такого варварства лебяжане ещё не видели. Победа красных была полной.

Уже к часу того же дня красноармейский отряд двинулся дальше вниз по реке для захвата Медведка и Нолинска. Терпя поражения в боях, члены «освободительной армии» Степанова вынуждены были отступить и спешно отошли к Казани.

Чтобы удержать власть, большевики не гнушались никакими методами. Бесчеловечным актом нового правительства стало постановление от 5 сентября 1918 года «О красном терроре», направленном будто бы против белого террора. В новом постановлении Совнаркома говорилось: «… Необходимо обеспечить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, расстрелу подлежат все лица, имеющие отношение к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам… Ни малейшей нерешительности в проведении массового террора». Советские чекисты приняли эти слова как руководство к действию.

Ещё зимой 1918 года в вятку была эвакуирована Уральская ЧК, в составе которой было много «латышских стрелков». Прибыл отряд ЧК и в маленький Уржум ещё до Степановского мятежа, во время которого ЧК в числе других организаций была вывезена в Кичму ныне Советского района. После смирения мятежа кровавый конвейер Уржумской ЧК заработал в полную силу. Еще в Кичме к расстрелу приговорили около 10 человек, в том числе и женщин. После этого чекисты незамедлительно вторглись на территорию нынешнего Лебяжского района, в село Синцово, затерянное в лесах. Чекисты нашли  к нему дорогу, неся с собой смерть. Здесь за «контрреволюционную агитацию» во время Степановского мятежа было арестовано трое крестьян.

В тот же день 10 октября «кожаные куртки» наведались в Лебяжье и арестовали священников Василия Несмелова и Михаила Зырина. Им  было предъявлено одно обвинение – «участие  в белогвардейском степановском мятеже». В чем именно выразилась вина этих людей  можно только догадываться: может быть, в поддержке  ими Учредительного собрания. Может быть, в том, что степановцы жили в церковных домах и им позволили водрузить пулемет на церковную колокольню. Или, может быть, за отпевание расстрелянных степановцев. Может быть, причина – в неосторожных словах по адресу советской власти. Известно, что лебяжский иконописец В.Ф. Шаромов укрыл в доме бежавшего после разгрома белочеха. Красные, узнав об этом, вызвали Шаромова в комендатуру и, что удивительно, пощадили его. В те смутные дни можно было обвинить человека и затем расстрелять его за все, что угодно.

Надо отдать должное чекистам, они не расстреляли лебяжских батюшек сразу, а отправили их на пароходе вместе с синцовскими мужиками в Уржумскую тюрьму для доказательства их вины. Зато ими был расстрелян начальник почтовой связи из села Лаж А.И. Лобанов, которого заставили предварительно вырыть себе могилу. А на следующий день  из уездной ЧК пришёл документ, в котором значилась отмена приговору Лобанову, но человека уже не было в живых. В день получения документа чекисты  были уже в д. Марамзино, где расстреляли 84-летнего крестьянина И.Ф. Марамзина «за содействие белым». Под «содействием белым» можно было подразумевать все, что угодно. К примеру, в Нолинском уезде расстреляли одного крестьянина только за то, что он предоставил белым лошадь. Сам он её отдал или её у него отобрали, это чекистов мало интересовало.

Но вернёмся к судьбе отца Василия. После разгрома степановского отряда, ещё до ареста, по свидетельству П.Е. Путинцева зажиточные хозяева в Лебяжье распространяли разные слухи, создавали неуверенность  у крестьян, всячески пугали их. С немым вопросом в глазах взирали те на батюшку в церкви, но что он мог сказать? Новая власть уже начала притеснение Церкви и её служителей и в нашей Вятской глубинке. Вот что вспоминала дочь отца Василия Нина: «Это был в 17-18 годах. Забирали и разоряли все семьи священнослужителей. Эта участь не обошла и нашу семью. У нас отобрали тогда всю мебель, а нас всех оставили в одной комнатке, а потом и вовсе выгнали. А папа пришёл домой со службы и не дали даже поесть. Его забрали и увезли в Уржумскую тюрьму на пароходе. Мама ездила туда из Лебяжья, но в живых отца уже не застала. Он был расстрелян. Я помню, как отец всех нас поцеловал, благословил и ушёл под конвоем».

К тому времени ЧК переехала обратно в Уржум. Вот что вспоминал о кровавой деятельности Уржумского ЧК Б.А. Курочкин: «Арестованных были не десятки, а сотни. Это и бывшие чиновники, учителя, духовенство, крестьяне. Большинство из них было арестовано по доносу. Тюрьма была переполнена, пришлось использовать для задержанных бывшее арестное помещение… Расправлялись с подозреваемыми в антиреволюционной деятельности беспощадно.

Часто можно было видеть и слышать от людей, что опять группу арестованных отвели на казнь. Казни совершались в нескольких местах.

Осенью 1918 года я как-то возвращался с Антонкова, нес молоко. Дорога шла через Солдатский лес. Навстречу мне попался конный отряд, который сопровождал осужденных на казнь. До сих пор помню молодую женщину, быть может, учительницу. Истерзанная, в туфельках, с распущенными волосами, она производила очень жалкое впечатление. И так было нередко.

Местом казни был и Берсенский лог… Весной 1919 года на Шинерке вдруг появились трупы священников. Расстреливали священников в берсенском логу, наверное, это были сельские священники. Захоронить их не успели, а поэтому вешние талые воды вынесли тела в реку…»

Возможно, речь здесь идет и о лебяжских священниках. В «Книге памяти жертв политических репрессий» упоминаются за этот период  только фамилии убиенных служителей. 2 лебяжских священнослужителя были расстреляны 18 октября 1918 года.

О чем думал отец Василий в те последние мгновения своей жизни. Стоя на краю Берсенского лога? Где-то там шумел уездный Уржум, отсвечивали на осеннем солнце купола городских церквей, трепетал кронами дерев осенний лес, глубоко внизу на дне лога журчала речка Шинерка, унося в стремительном потоке опавшие листья. Природа склонялась к своему закату так же, как и жизни стоявших над логом, словно на краю  жизни и смерти, людей. Может быть, батюшка молился Господу за своих мучителей, за тех, кто был рядом с ним, за свою семью. Но пуля оборвала молитву…

Горька была последующая история семьи Несмеловых, одной из тысяч священнических семей того времени. Сразу после ареста отца Василия его семью власти выселили из причтового дома, который конфисковали. Матушка Елена с детьми переехала в с. Михайловское Яранского уезда, в котором служил её брат священник Аркадий Блинов. В Яранске в феврале 1919 года появилась на свет последняя дочь отца Василия Валентина, которой уже было не суждено узнать своего отца. В семействе Блиновых Несмеловы жили очень мало, поскольку большая семья брата сама едва сводила концы с концами. Овдовевшую матушку устроили просфорницей при церкви с. Кугушерга того же уезда. Она не могла прокормить семерых детецй, а поэтому вынуждена была пойти на крайнюю меру – отдать пятерых из них в детдом. Их судьбы сложились трагически. Старший сын Василий скончался ещё до войны 1941 года. Во время войны пропали без вести Алексей и Аркадий, умерла от сыпного тифа Маша. Лишь Нина Васильевна мирно почила в январе 2003 года в возрасте 92 лет.

Матушка Елена, прожив полную лишений жизнь, тихо отошла ко Господу в мае 1953 года в Москве, где жила последние годы на квартире у дочери. Традицию пастырского служения в семье продолжил правнук отца Василия священник Сергий Киселев. В 1997 году, будучи настоятелем одного из московских храмов, он написал на основе двух писем  Нины Васильевны заметку о прадеде в газету «Град Китеж», приложив к ней одну из редких фотографий отца Василия.

По Промыслу Божию удалось найти родственников отца Василия и связаться с ними. Историю семьи Несмеловых  после гибели батюшки поведала в письмах его внучка Наталия Всеволодовна Рослякова из Москвы. На момент переписки  (начало 2003 года) была жива последняя дочь отца Василия – Валентина. «… Я ухаживаю за могилой бабушки Елены, - писала Наталия Всеволодовна, - мы помним всех наших близких, и я в храме пишу записочки об их упокоении». После третьего письма из Москвы переписка прекратилась, потому что, по словам Наталии Всеволодовны, мои письма и вопросы вызвали у неё и Валентины Васильевны «только слезы и горькие воспоминания».

В конце сумбурного ХХ века отец Василий Несмелов был реабилитирован и прославлен в лике святых Зарубежной Церковь за границей.