О блаженной Настеньке Елизаровской

  В страшные годы гонений на Веру на Вятской земле появилось много блаженных, происходивших из глубоко верующих людей, которые получили от Бога дар прозорливости, предсказывали людям их судьбу и будущее страны, врачевали души человеческие, творили другие чудеса, несли в развращаемую коммунистами народную массу свет веры. Причем, было таких людей после 1917 года  на удивление очень много, гораздо больше, чем до революции. Например, в Уржумском уезде жило в первой половине 20 века около десяти блаженных, самыми известными из которых были Сашенька Шурминская, старец Тихон и Егорушка Марамзинский («Егор святой», как называли его в народе). В этом был какой-то глубокий высший смысл. Если об одних блаженных сохранились письменные источники и устные рассказы, записанные много лет спустя, то о некоторых – ничего. Свидетельства об их жизни и чудесах сохранялись в людской памяти  и уходили затем в никуда, вместе с теми, кто помнил этих удивительных людей.

  Однажды в п. Лебяжье, в существовавшем в начале 2000-х годов  центре Детско-юношеского туризма мне на глаза попалась скромная школьная тетрадь, написанная ровным красивым почерком. Я взял ее почитать, и был очарован изложенным в ней рассказом о судьбе человеческой. В ней жительница соседней деревни рассказывала о жизни своей матери – Путинцевой Анастасии Васильевны, глубоко верующей деревенской женщины, в 1920-е годы получившей от Бога дар прозорливости, который ее и погубил впоследствии. Сама Екатерина Родионовна, автор рукописи, тоже была верующим человеком и начинала ее с таких слов: «О, животворящий Кресте Господень помогай мне со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми небесными силами, всегда ныне и присно. Аминь». Тетрадь эта предназначалась священнику лебяжской церкви, в конце ее стояла дата «1995 год», но священник был перемещен в другой приход, и бесценная рукопись попала туда, где она могла бы представлять хотя бы какой-то интерес, - в краеведческую школу, но и там так и лежала, за ненужностью покрываясь пылью. Когда она попала в мои руки, я понял, какую ценность представляет эта рукопись и перепечатал ее полностью. Саму тетрадь мне не отдали и вскоре после закрытия Центра туризма она, по всей видимости, разделила участь других бумаг. Но бесценный текст рукописи, свидетельствующий о жизни удивительной женщины из Вятской глубинки, был сохранен, и теперь мы можем представить его вниманию читателей в том виде, в котором он был изложен автором в далеком 1995 году.

  «Моя мать Путинцева Анастасия Васильевна с 1895 года рождения из деревни Курени Елизаровского с/с Лебяжского района Кировской области. Их было у матери три дочери, сынов не было. Мама моя была средняя дочь. Замуж она вышла в 1915 году. Сначала ушла жить в дом мужа (моего папы), но потом их дедушка взял обратно, так как у него сынов не было. До 1926 года мама родила шесть детей: два сына и четыре дочери. Мамины сестры Устинья и Мария так и не вышли замуж, остались старыми девицами навсегда. Семья стала большая, и что-то у них с папой не стало миру. И папа решился увезти свою семью куда-то в Сибирь. Мужчины нашей деревни ездили туда на заработки. Я была семи годов, как папин отец, а мой дедушка собрался ехать на заработки, подыскать местечко, купить дом и увезти  семью от своячин.

Вместе с дедушкой уехал и мой отец. Дедушка проработал год и вернулся домой с заработком, а папа мой еще ничего не нашел и совсем замотался. Там нашел другую и забыл свою семью. Мама через два года поехала к нему, а он живет с другой, но оставил ту женщину и с мамой ушли на вторую квартиру. Жили они почти там год и ничего не могли найти для житья, чтоб перевезти к себе детей. Весной, через год, мама переехала домой к детям. Папа пообещал, что постарается купить дом и недели через две сообщит. Прошло больше 2 недель, поспевало рожь убирать, а от папы вестей не было. Сестры маму все ругали, что сама себе выбрала такого жениха (моего отца), вот теперь и живи, как  хочешь со своим стадом. Но мама с ними в ругань не связывалась, а сама у них просила прощения. Мама сильно про себя переживала и надломилась ее душа. Однажды мама ушла с одной тетей пораньше в поле жать рожь, а я с другой попозднее пошла, понесли им завтрак. Приходим на полоску и видим, мама смеется и смеется. Тетя заплакала, что с ней случилось. Затем мама махнула серпом к лесу и  сказала: «Отойди от меня сатана в огонь вечный!» Сама пошла быстренько домой, пришла, вытащила ведро воды из колодца, оканула сама себя, пошла ко своей матери Харитинье Меркудиновне в хату, поклонилась ей в ноги, прося прощения, и начала все говорить что будет вперед кому. Всю ночь мы не спали. На другой день повезли ее сюда в Лебяжье в церковь ко священнику исповедовать и причастить. А когда все сделали, поехали за направлением в психобольницу. На третий день ее отвезли в Ашланскую психобольницу. Там мама лежала целый год, но от больницы ничего не прибыло.

Привезли маму домой, она все же кое-что помогала по хозяйству. Дедушка с тестем от нас отделились, и мы остались со своей мамой одни. Она также все говорила всем. Стал ходить к нам народ, кому что нужно спросить, узнать. И она им все рассказывала. Нас  стали все корить, что мама ворожейка, стали над нами смеяться. И мы ее стали ругать, чтоб народ не пускала, но народ ничем не могли остановить. Приходят, поздороваются, сядут на лавку и говорят: «Вот, Васильевна, пришли к тебе посоветоваться». Она же всем говорила. Девчата ходили, спрашивали, можно или нет вот за этого парня замуж идти. Кому скажет, можно, а кому нет, а она не послушает и выйдет за него, а потом идет, жалуется, что ведь правда не пожилось, уже разошлись.

В таком положении мама жила 10 лет. В 1932 году начали образовываться колхозы. Мы первый год не пошли. Нам дали за полем самую плохую землю, но года через два все равно пришлось вступать в колхоз. В 1930 году нам дали твердое задание хлеба. Это задание нам выполнить было нечем. И за штраф у нас отломали полдома, увели двух лошадей, забрали всю упряжь и отдали в колхоз. Тогда мама с нами не стала работать совсем и дома ничего делать не стала. Все почти время молилась Богу. Сделала себе всю белую постель. И на себе носила белое проходное платье. Ела она только 4 дня в неделю только белый хлеб, а если белого хлеба нет, то попьет только одно молоко. В понедельник, среду и пятницу она совсем ничего не ела. 1938 год был неурожайным, хлеба в народе не было. Кто придет к ней на совет и принесет краюшку травяного хлеба. Она нам его разделит на кусочки и заставит молиться, класть по 100, 200 поклонов за кусочек, а затем отдает нам есть. Мы слушали ее, молились, но что она говорила о жизни вперед, мы как-то на это не обращали никакого внимания. Даже сестры ей не верили. Вот своему сыну Серафиму сказала в первый же вечер, что сыночку моему Серафиму только жизни до 28 лет, а ему тогда было только 13, расстреляют его,  распинают его, предадут его как Иисуса Христа. 

Вот что случилось с ним. Началась война, его отправили на фронт, а он с дороги сбежал и больше году жил, скрывался. Один раз его увидел охотник в лесу. Он его не знал, но предположил, что это самый Серафимка, а слухи про него ходили. Сначала он его спросил, что не ты ли самый Серафим из Куреней. Серафим перекрестился и побежал, охотник его подстрелил, а подойти к нему побоялся и пошел сразу в милицию. Но брат еще смог приползти домой, т.к. было недалеко от дома. На второй день приехала милиция в 18 часов, а Серафим уже подняться не мог. Выволокли его как собаку и отвезли в тюрьму. И лежал он там 40 дней, истекал сукровицей и все жил. Был Серафим тоже верующий. Через 40 дней скончался, хоронять отдали домой.

На маму тоже были доказы, что ходит к ней народ. Мама последнее время все молилась, то поет, то ревет, нам никакого спокоя не было. Мы даже из клети от нее ушли на сарайку спать. Мне было тогда уже 18 лет. Мама заставила меня сшить подушечку под колени. Я ей, помню, сшила. Мы хотя и когда ей что грубили, а она вроде никакого внимания не обращала.

В 1937 году где-то с весны приезжает к нам милиция и делает обыск. Ничего не нашли, взяли только две книги Евангелии. А эти книги я приносила читать себе от тетей. Маму вывели, посадили в тарантас и увезли в милицию, а через 2 недели отправили в Уржум. Я брала пропуск во своей милиции и ходила к маме в Уржум на свидание. Посидели, поговорили, все добром. Дежурный сказал, что кончается время свидания и погнал маму в камеру. Я пошла к воротам и спросила ее, мама, наверное, тебе скучно сидеть. Она сказала, нет, нас 5 женщин сидит. Я пошла в Ашланскую психобольницу за справкой, что зачем ее взяла милиция, ведь она больная. Но врач мне сказал, когда милиция затребует, тогда и дадим. Так и пришла ни с чем.

Через некоторое время снова ходила в Уржум, носила ей теплую одежду, но ее уже не застала, выслали дальше. Через некоторое время пришло от мамы письмо. Пишет она, что пригнали нас в темный лес, в бараки, одна просветлина на небо. И еще вроде было второе письмо вскоре. Пишет мне, Катя, пошли мне посылочку. Мы здесь голодуем. Я посылочку послала, но ответу больше не было. Вот этим все и кончилось. Адрес ее полный не помню, а только помню: Новосибирский край, Тигулдецкий район».

 На этом рассказ заканчивался. Скорее всего, прозорливая Настенька уже не вернулась домой, погибнув от непосильного труда и голода на лесоповалах страшного острова ГУЛАГ, и судьба ее неизвестна до сего дня. В архиве ГАСПИ КО сохранилось следственное дело этой удивительной женщины, которое может во многом дополнить приведенный здесь рассказ….