Вятка-Холмогоры – связь времен…

  Не так давно посчастливилось побывать впервые в Архангельске и в  селах Архангельской области – Холмогорах и Ломоносово. Архангельский край, как известно, имеет давние связи с Вятским. Начать хотя бы с того, что местные жители – потомки тех же  свободолюбивых новгородцев, основавших Хлынов/Вятку, т.е. у нас с ними общие предки. В счастливое и благополучное  царское время  Архангельск вятские мужички возили на экспорт свой хлеб и другие товары. Хлеборобная Вятка кормила хлебом не только всю Россию, но и Европу. В советское время северные районы будущей области временно входили в Архангельскую область, переданные туда из бывшей Вологодской губернии, а затем вошедшие в состав Кировской. И, наконец, первый концлагерь в Холмогорах, в котором закончило свою жизнь немало вятчан…

   Старинное село Холмогоры находится в нескольких часах езды от Архангельска. Расположено оно в очень живописных местах – красивая природа, омывает его берега приток Двины с длинными песчаными пляжами. Просто идеальное место для отдыха. В самом селе немало интересного с исторической точки зрения. Когда-то Холмогоры были городом и центром Русского Поморья, до того как административный центр был перенесен в Архангельск.

   В 4 километрах от села находится паромная переправа через речку Быстрокурку – приток Северной Двины. Отсюда можно переправиться на знаменитый Куростров – родину Михаила Васильевича Ломоносова. Когда-то на острове находилось две деревни, которые вскоре после смерти выдающегося ученого были объединены в село Ломоносово. В селе, украшенном множеством старинных домов 19-начала 20 веков, есть музей Ломоносова (на месте его родительской усадьбы), памятник ему и старинный храм, средства на который давал его отец Василий Дорофеевич . Церковь была построена, когда Михаилу было 10 лет, поэтому странно, что в советском  художественном фильме «Михайло Ломоносов» она изображена деревянной (кстати, это единственная историческая неточность в фильме). Рядом с храмом находятся символические надгробия родителей Михаила Васильевича, устроенные его потомками. Сразу разочарую, что ни в селе, ни в музее вы не найдете ничего, имеющего отношения к семье Ломоносовых. Время не сохранило ничего, да и сам Михайло Ломоносов был забыт как ученый до конца 19 века, а многие его открытия сделаны вновь уже другими учеными.  Не случайно, в фильме звучат слова «как страшна жизнь гения…» Единственное, можно ощутить здесь дух родных мест Михаила Васильевича. Сама природа здесь такая, что не удивительно, что она дала России такого выдающегося человека. Никакое образование не может дать человеку столько способностей, как природа. Можно получить десяток высших образований, но если от природы не дано ни способностей, ни ума…

     Куростров дал России и еще одного выдающегося человека – известного скульптора и костереза Федота Шубина, сына друга Михаила Васильевича. В селе есть костерезная школа. При посещении села я застал только что построенную новую школу для будущих мастеров.

    С другого берега Курострова прекрасно видны купола бывшего женского монастыря. Огромный главный храм монастыря весь в лесах. За последнее столетие он пришел в удручающее состояние. Остальные храмы и постройки монастыря отреставрированы и в них идут службы. Рядом с храмом находятся Архиерейские палаты и могила  царевича Иоанна Шестого – сына бездарной императрицы Анны Иоанновны, которая, как известно, была свергнута Елизаветой Петровной и сослана сюда со всем семейством. В ссылке семейство жило с 1744 по 1780 годы. 

     В 20 веке холмогорский женский монастырь приобрел еще одну печальную известность. В 1920 году бесчеловечное ленинское правительство здесь основывает один из  первых концлагерей. К чести большевиков, концлагеря были придуманы не ими, а на Западе (в царской России их не было), а большевики оказались лишь благодарными последователями. Лагерь в Холмогорах был далеко не первым. Первые концлагеря в России появляются в совдепии (не могу сказать фразу «советская Россия», т.к. России с 1917 по 1991 гг. не было на карте) во времена «красного террора» осенью 1918 года. По видимому, патронов на всех недовольных властью не хватало…

Первые лагеря становятся их первым опытом в построении системы ГУЛАГ и первой машиной смерти. Впоследствии их опыт, в свою очередь, будут перенимать немецкие нацисты. Фашисткие концлагеря копировались с советских. Не случайно позднее писатель В.Шаламов скажет: «Колыма – это Освенцим без печей…»

    Но именно концлагерь в Холмогорах получил наибольшую известность. Именно он стал самым большим концлагерем в ленинской  тоталитарной республике. Концлагерь в Холмогорах стал главной тюрьмой для всех «контрреволюционеров» - белогвардейцев, недовольных новой властью, «кулаков», купцов, дворян. Нашли свое последнее пристанище здесь казаки и крестьяне-тамбовцы. Немало здесь побывало и вятчан, многие из которых остались навсегда. В «Книге памяти жертв политических репрессий Кировской области» нередко упоминается наказание в виде высылки в «концентрационный лагерь». Иногда в книге указаны  и сроки – «до окончания Ижевского восстания», «до окончания войны с Врангелем», «до окончания войны с Польшей».  Возможно, вятчан высылали именно в Холмогоры, как в ближайшее место заключения. Местная природа и высокий шпиль бывшего монастырского собора для многих стали последним, что им довелось увидеть в жизни.  Остается догадываться, как их доставляли сюда – по реке  Двине или пешим ходом. Кстати говоря, здесь был не один концлагерь, а целая сеть лагпунктов, разбросанная по окрестности – «филиалы» находились в Скиту, Селе, на Сухом Озере и на Горячем озере.

    Единственным плюсом Холмогорского лагеря было то, что находился он в сухом и теплом здании (видимо, в соборе). Не случайно, его комендант, отпуская кого-то на волю сказал – «Вы можете гордиться тем, что сидели в самом строгом лагере России».

В Холмогорах  впервые стал массово использоваться  принудительный труд заключенных. Но главную известность концлагерь получил как первый опыт по уничтожению людей. Здесь было расстреляно больше 20  тысяч человек. Неподалеку от лагеря стоял одинокий, стоявший в стороне дом, получивший название «Белый дом». Возможно, это здание рядом с собором, в котором ныне действует церковь.  Только зимой 1921 года здесь было убито 11 тысяч человек, в т.ч. сестер милосердия и священников. Как вспоминали уцелевшие и их палачи, разлагающиеся трупы не убирались, и новые жертвы падали на них, содрогаясь в предсмертных конвульсиях. Зловонная гора тел была видна уже издали…

   Были и другие места расстрелов.  Одно из них - окрестности деревни Косковой, в десяти километрах от Холмогор. Здесь, за рекой раскинулась еловая роща. Именно здесь производились бессудные казни. Жители окрестных деревень называют жуткую цифру в  8 тысяч человек. Кода-то до деревни отсюда долетали крики и стоны несчастных людей, треск пулеметов.   На  острове Голодай, в 20 верстах от Холмогор, было убито около 10 тысяч невинных людей. Свидетель этих расправ писал: «Приговорённых отправляют туда партиями в 200–300 человек, раздевают донага и нагайками выгоняют из баржи в особую канаву, обнесённую колючей проволокой. Там их расстреливают и полуживых добивают топорами. <…> Сведения эти получены от местных крестьян и самих участников этих кровавых расправ, так что в правильности их не может быть никаких сомнений…» Не случайно, за этими лагерями закрепилось словосочетание – «лагеря смерти».

  Рассказывают, при коменданте Бачулисе, человеке крайне жестоком, немало людей здесь было расстреляно за ничтожнейшие провинности. Про него рассказывали жуткие вещи. Говорили, будто он разделял заключённых на десятки и за провинность одного наказывал весь десяток (это наводит на параллель с децимацией в РККА). Рассказывали, будто как-то один из заключённых бежал, его не могли поймать, и девять остальных были расстреляны. Затем бежавшего поймали, присудили к расстрелу, привели к вырытой могиле; комендант с бранью собственноручно ударил его по голове так сильно, что тот, оглушённый, упал в могилу и его, полуживого ещё, засыпали землёй. Этот случай был рассказан одним из надзирателей.

  Зачастую, что бы не тратить патроны, несчастных узников… просто топили. Это новый способ казни впервые широко использовался в Астрахани С.М.Кировым. С благодарностью его приняли и на севере России. В 1921 году четыре тысячи бывших офицеров и солдат армии Врангеля были погружены на баржу, которую  потопили в устье Двины. Те, которые были еще в состоянии удержаться на поверхности воды, были расстреляны из пулеметов. В 1922 году также  несколько барж загрузили заключенными, которых потопили в Двине прямо на глазах у всех. Несчастные пассажиры с других, непотопленных барж, среди которых было много женщин, были высажены на одном из островов около Холмогор и расстреляны из пулеметов прямо с барж….

   Те, кому посчастливилось избежать пули, умирал другой медленной смертью – от голода и непосильного труда (среди заключенных было много стариков и женщин). Рабочий день здесь был по 12 часов. Считалось большой удачей найти гнилой картофель в поле, он прямо сырым с жадностью поедался на месте. Когда чекисты заметили, что местные  бросали хлеб в толпу заключенных, когда те проходили мимо их хижин, они стали водить их на работу иным маршрутом, через густой лес и болота.

    В своей книге о лагере в Холмогорах «Памятная книжка: Красный террор в советской Арктике, 1920–1923: (документальные материалы» )исследователь  Ю.Дойков приводит такие, леденящую душу воспоминания: «Первый раз я увидела заключённых, подъезжая к Холмогорам. Стоял 20-тиградусный трескучий мороз, лошади проваливались в сугробы снега. Навстречу попалось странное шествие: несколько больших дровней, нагруженные ящиками, тащили группы людей, человек по 15–20. Худые, болезненного вида, в оборванной одежде, прозяблые, они жалобно просили: «Хлебца, хлебца». Но конвойные не позволили дать им хлеба. Они везли продукты, присланные американцами для заключённых.** Увы, самая маленькая часть этой передачи дошла до заключённых – администрация предпочла взять продукты для себя.

Эти иззябшие, голодные оборванцы, оказывается, являлись привилегированными и у них была хоть какая-нибудь одежда, их посылали на принудительные работы, но многие же буквально были раздеты и потому принуждены были сидеть взаперти. С наступлением морозов отсутствие тёплой одежды дало себя сильно почувствовать. Холод – это один из бичей заключённых.

Приводили в Холмогоры партию, первым делом всех обыскивали и все лишние вещи отбирались. Мужчины имели право на две смены белья. Под предлогом лишнего отбиралось хорошее платье, сапоги, все тёплые вещи, и человек, обречённый на жизнь на дальнем севере, оставался полуголым. Вещи сдавались в цейхгауз, будто на хранение, и оттуда администрация черпала самым беззастенчивым образом всё ей необходимое. Я знаю факты, когда надзиратели по ордеру получали вещи, заведомо принадлежащие заключённым. С другой стороны, из посылок, получаемых заключёнными, нередко вынимались тёплые вещи. Одному заключённому были посланы полушубок, валенки, шапка – ничего не дошло. Его выслали, полупомешанного, после тифа зимой в лёгком пальто, из рваных сапог торчали пальцы. С трудом его товарищи упросили коменданта дать ему на дорогу казённый полушубок.

Второй бич, ещё более ужасный – это голод. Питание состояло из кипятка утром, на обед суп из мороженой картошки и фунт хлеба, вечером тот же суп и кипяток. В американской передаче были великолепные мясные консервы, жиры. Лишь изредка эти продукты попадали в суп. В Архангельске та же американская передача значительно улучшила положение заключённых, здесь же только малая часть давалась им. С осени были сделаны запасы капусты, но вот потребовался корм для коров – их 18 штук (часть молока шла на лазареты, большая же часть – для администрации). Не долго думая, капусту отдали на съедение коровам, а заключённых перевели на мороженую картошку. Два или три раза в неделю разрешались передачи, но почему-то установился порядок не допускать жиров, и у голодных людей отбирали последнее, что могло бы их поддержать. Также из посылок вынимались все жиры. У большинства из заключённых не было никого из близких, которые бы их поддержали передачами, поэтому они буквально голодали. Проходя на принудительные работы, они просили милостыни у прохожих, и всё, что им давали, тут же поедалось. Даже сырой картофель сейчас же начинали с жадностью грызть.

Никакие угрозы со стороны администрации не могли удержать их летом от кражи овощей на огороде. И не один был убит за попытку стащить репу. Конвойный доносил: «Была попытка к побегу, пришлось стрелять». На самом деле была лишь попытка стащить репу и набить хоть чем-нибудь голодный желудок. Но самое ужасное это то, что рядом с этими голодными администрация жила на самую широкую ногу. Масло, мясо, молоко, белая мука в неограниченном количестве тратились у них на кухне. Интеллигентных женщин заставляли исполнять обязанности кухарок, готовить деликатесы, и при малейшем неудовольствии не понравившееся кушанье летело в помойку.

Третий бич – болезни. Как холод, так и недоедание вызывали огромную заболеваемость. Лазарет на 200 кроватей с трудом вмещал всех больных. Осенью была сильная эпидемия тифа. Из 1 200 человек переболело тифом около 800, но смертность сравнительно была невелика, умерло всего 22.

Всего с мая месяца умерло:

в мае – 12

в июне – 20

в июле – 50

в августе – 80

в сентябре – 110.

Из них – 110 от дизентерии и 80 от истощения.

Всего 442 чел.

Из этих данных видно, как с наступлением холодов смертность стала прогрессировать – и не только болезни, но голод и холод тому причиной. Изголодавшиеся люди набрасывались на всё, что попадало под руку, развивались желудочные болезни, и истощённый организм не выдерживал. Иногда тиф проходил благополучно, но затем человек умирал от истощения. В большом помещении (бывшей церкви) лежали выздоровевшие после тифа. Проходил врач или сестра, а со всех сторон худые, бледные, точно тени, больные скрипели: «Жирку бы, жирку нам»...

Но в аптеке рыбий жир вышел, пустой суп и сырой хлеб не восстанавливают сил, и выздоровевший от тифа угасал от недоедания. Только что больной оправился от дизентерии, появился аппетит, и он с жадностью набросился на суп, который выменял на табак, на последние крохи у тяжелобольных – шесть–семь мисок супа; пожирает их и на утро помирает. Приёмный покой ежедневно был полон больных, почти все больны, но врач, из заключённых же, не смел их признавать больными. Если у него слишком много больных, являлся комендант, распекал его, грозил ему карцером и сам отбирал больных. Их выстраивали в шеренгу, и начинался просмотр с руганью: «Да ты разве болен, ведь стоишь на ногах»… и т. д. – и часть отправлялась обратно в камеры, как здоровые. Однажды комендант распекал таким образом больных. Велел привести врача. Тот пришёл бледный, расстроенный и на окрики коменданта так растерялся, что отдал честь и гаркнул: «Виноват, ваше благородие». До чего надо было дойти, чтобы так забыться...

Его слова рассмешили коменданта, он расхохотался и не дал карцера. Были случаи смерти на приёме больных. Ежедневно утром подъезжали к больнице дровни и могильщики – бывший московский юрист и два студента, – стаскивали пять–шесть голых трупов, закрывали их рогожами и везли за город, где, безвестные, они зарывались в ямы.

Кроме физических лишений, заключенные постоянно находились в запуганном, пришибленном состоянии, благодаря крайне грубому отношению администрации. Во-первых, обращение было исключительно на «ты» и притом постоянно в грубом резком тоне. Администрация состояла из заключённых же, и каждый хотел поддержать свой престиж.

Очень развита была система доносов, жалоб, интриги. Постоянная угроза карцером, да и не только угроза, но и действительный карцер. Кроме карцера, сажали ещё в холодную башню на хлеб и воду. Был ещё Белый Дом. Он за пределами лагеря – маленький дом, на улицу выходило три окна, в маленькой комнате 40 человек – ни прогулок, ни врачебной помощи, уборной тоже нет, выводили на две минуты два раза в день. Там заболевали тифом и дней по десять до кризиса валялись без помощи. Некоторые просидели там больше месяца, заболели тифом и кончили психическим расстройством. Брань и рукоприкладство – обычные явления. А при прежнем коменданте, Бачулисе, не трудно было угодить и под расстрел. Положение женщин, в общем, было несколько лучше, но в другом отношении им и хуже. Говорить с мужчинами им строго запрещалось. Зато администрация имела над ними полную власть. Кухарки, прачки, прислуга набирались в администрацию из числа заключённых и притом нередко выбирали интеллигентных женщин. Под предлогом уборки квартиры помощники коменданта (так поступал, напр., Окрен) вызывали к себе девушек, которые им приглянулись, даже в ночное время. Затем эти вызовы учащались, и любимицы их возвращались с руками, полными угощений – прекращалась их голодовка. И у коменданта, и у помощников любовницы из заключённых.

Отказаться от каких-либо работ, ослушаться администрацию – вещь недопустимая: заключённые настолько были запуганы, что безропотно выносили все издевательства и грубости. Бывали случаи протеста – одна из таких протестанток, открыто выражавшая свое негодование, была расстреляна (при Бачулисе). Один раз пришли требовать к помощнику коменданта интеллигентную девушку, курсистку, в три часа ночи: она резко отказалась идти – и что же… Её же товарки стали умолять её не отказываться, иначе и ей и им – всем будет плохо.

Весь лагерь голодный, больной, забытый… Люди теряли всякий человеческий облик и превращались из людей в жалких забитых рабов...

  Через семь лет – там же, в Берлине, было опубликовано свидетельство, бежавшего в 1925 году с Соловков в Финляндию бывшего белогвардейского офицера А. Клингера.

Клингер писал о массовых расстрелах чекистами, в том числе женщин и стариков… Одним из главных холмогорских палачей назвал чекиста-коммуниста, поляка Квицинского…»

  В 1921 году северные лагеря получили печально знаменитую аббревиатуру – СЛОН. В 1923 году центр их был перенесен на Соловки. Незадолго до этого, в августе 1922 года оставшиеся в живых заключенные из Холмогор были переведены туда, где и закончили свою жизнь. Условия жизни там были не лучше, чем в Холмогорах. К этому времени в Холмогорах было уничтожено 90 % узников. Впоследствии опыт Холмогор был перенят и для других лагерей смерти, в т.ч. для Вятлага, созданного в 1937 году. Про Вятлаг кто-то метко выразился – «жертв больше, чем в Бухенвальде».  Холмогоры стали первым опытом по уничтожению тысяч невинных людей. Только много позднее этот опыт будет повторен в фашисткой Германии.

   Ныне уже ничего не напоминает об описанных  ужасах, когда-то творившихся в этих местах. Только скромный поклонный крест и памятная плита под ним  свидетельствуют о погибших здесь тысячах невинных людей. А где они сами похоронены – Бог весть… В самом Архангельске стоит на набережной ветшающий, никому не нужный памятник «жертвам интервенции» с несколькими десятками имен, погибших от рук белогвардейцев. Несколько десятков борцов за новую власть – против десятков тысяч, уничтоженных ими в Холмогорах… Если случайно побываете в Холмогорах, не забудьте посетить это памятное место, почтите память невинно убитых, умерших от непосильного труда и голода, в том числе и наших земляков, возложите цветы к поклонному кресту  как дань уважения и памяти. Не надо забывать уроки прошлого, что бы они не  повторились вновь…

Использованы источники:  http://ganfayter.livejournal.com/243659.html

http://karta.psmb.ru/karta/articlesingle/kholmogorskii-koncentracionnyi-lager/

http://www.solovki.ca/camp_20/holmogory.php