Леонид Броневой

Отец Леонида в 1936 году был репрессирован как троцкист. Мать развелась с ним и сменила сыну отчество с «Соломонович» на «Сергеевич», но, несмотря на это, они как «семья врага народа» были отправлены в ссылку в город Малмыж Кировской области. Восьмилетнему мальчику там даже понравилось. Куры по дороге ходят, бегать можно, где хочешь, вот только мама всё время плакала и писала письма, хлопотала об освобождении мужа. 
В Малмыже семья Броневых жила по адресу ул. Карла Маркса, дом 12, кв. 1. 
В 1941 году им позволили вернуться в Киев, но началась война и они были эвакуированы в Чимкент Казахской ССР, где Леонид учился в средней школе № 10 (ныне — имени Акпан-батыра) и начал самостоятельно работать: ученик пекаря, секретарь-машинист, в пошивочном цехе кукольного театра. Вместе с родителями он больше никогда не жил.

Павел Груздев

Архимандрит Павел (в миру Павел Александрович Груздев; 10 (23) января 1910 — 13 января 1996) — архимандрит Русской православной церкви, старец. С 1941 по 1947 год он находился в Вятлаге (Кировская область, Кайский район, п/о Волосница), будучи заключённым под номером 513. Условия жизни в лагере были крайне тяжёлыми: голод, холод, непосильная работа, издевательства и избиения как со стороны руководства колонии, так и со стороны уголовников. Однажды в декабре, в сильные морозы, уголовники отобрали у Павла валенки, привязали босого к дереву и оставили так стоять, обрекая на верную смерть. Глубокий снег под ногами Павла протаял до земли, однако ему удалось выжить.

Сергий Фудель

Сергей Иосифович Фудель (31 декабря 1900 (13 января 1901), Москва — 7 марта 1977, Покров, Владимирская область) — православный богослов, философ, духовный писатель, литературовед. Неоднократно репрессирован по политическим мотивам, был в лагерях и ссылках. В своих воспоминаниях оставил интересные свидетельства и о Вятской тюрьме и ее узниках, например о митрополите Казанском Кирилле и вятском протоиерее Василии Перебаскине (впоследствии оба расстреляны). В Вятке о.Сергий пребывал в январе 1923 года и затем был отправлен по этапу в ссылку в Усть-Сысольск. 

....У нас в камере были два человека, явно устремленные к Богу: отец Валентин Свенцицкий и отец Василий Перебаскин. Первый еще недавно перед этим был в гуще интеллигенции, писал в газетах и журналах вместе с Мережковским и Гиппиус, а теперь носил черный подрясник и, хоть и женатый священник, монашеские четки. Это был человек большой и трудный... В нем чувствовалась тогда мощь духовного борца, находящегося в смертельной схватке «невидимой брани» и еще не достигшего покоя. Мира души, как трофея победы, в нем еще не чувствовалось, но самая борьба его, настолько реальная, что как бы уже видимая, была сама по себе учительна и заразительна для других. Он был именно устремлен ко Христу: наверное, и он увидел Его где-то, может быть тоже на пути, и эта устремленность устремляла других. 
Отец Василий Перебаскин был как бы простейший русский, да еще вятский поп, конечно, обремененный семьей, конечно, рыжеватый, высокий, с красноватым носом, в сером старом подряснике, из-под которого попозже к зиме выглядывали несуразно большие валенки. Отец Валентин все больше молчал, перебирая четки, а отец Василий часто говорил с людьми. Между собой они были в явной дружбе. Говорил отец Василий словами простыми, иногда даже словами совсем не литературными, грубыми, но всегда говорил то, что было надо сказать собеседнику, точно вырубая заросли чужой души. Помню разговор его с одним ученым протоиереем, державшимся от всех нас в стороне. Это был еще молодой юрист, профессор канонического права в одном из университетов. Принявши почему-то священство (в начале революции), он к этому времени уже снял рясу и работал как юрист в каком-то учреждении. Помню, что отец Василий долго ему что-то рассказывал вполголоса, сидя на его койке, про какого-то священника в деревне, про крестный ход летом на полях, про какое-то торжество молящихся под голубым небом людей. И я ясно помню лицо этого юриста в слезах. Отец Василий имел дар помощи людям, и он давал эту помощь в радости и в непрестанной молитве. Как говорил преподобный Макарий Великий, «молитва основана на любви, а любовь — на радости»294 (294 Вольная передача слов преподобного Макария Великого: «Все добродетели между собой связаны, как звенья духовной цепи, одна от другой зависит: молитва от любви, любовь от радости, радость от кротости, кротость от смирения» (Добротолюбие. М., 1895.Т.1.С.215.). ). Это и есть христианство. Но где теперь эти люди? 
Вот вечером служится всенощная. Все стоят и участвуют, кроме двух-трех отрицателей, играющих в стороне в шахматы. Кстати, один из отрицателей был художник, замечательно искусно делавший из протертого через материю хлеба не только шахматы, но и нагрудные кресты для духовенства и четки. Камера освещена пыльной лампочкой; кругом постели, обувь, чайники, «параша», тяжелый воздух ночлежки — все здесь непохоже на привычное в долгих веках благолепие храма, где и стены помогают молиться. Здесь надо ничего не видеть, кроме маленького столика в простенке с горящей на нем свечой. А мне еще надо видеть отца Василия. Вот поется канон, и его красивый мягкий тенор запевает седьмую песнь: «Божия снисхождения огнь устыдеся в Вавилоне иногда; сего ради отроцы в пещи радованною ногою, яко во цветнице ликующе пояху: благословен еси Боже отец наших»295 (295 Ирмос воскресного канона 7-го гласа.). Я вижу его поющее лицо, счастливые спокойные глаза, и кажется мне, что это он стоит и «во цветнице ликуя поет», в пещи вавилонской, которой сделалась для него эта темная камера со стенами, осклизлыми от столетий человеческого житья. О, мой дорогой тихий вятский авва! Ты и меня тогда учил идти «радованною ногою» по узкому Христову пути.

С.И.Фудель. Воспоминания - М.2016 год