Слово о степановском мятеже

К концу лета 1918 года положение молодого советского государства стало, мягко говоря угрожающим, когда судьба его висела на волоске. Со всех сторон совдепия, государство созданное верными ставленниками американских банковских кругов, оказалась окруженной кольцом фронтов. Народное терпение властью комиссаров, которые творили что хотели над бесправным населением, особенно в части продразверсток и бессудных расстрелов, иссякло. Ограбленному и униженному бандами продотрядовцев из интернационалистовмужику не оставалось ничего другого как браться за оружие или искать защиты со стороны. Внутри самого государства Ленина и Троцкого, крепко державших подвластный им народ за горло, вспыхивали десятки народных  мятежей. В Вятско-Камском регионе самыми известными стали восстания в Уржуме, Царево-Кокшайске и Ижевске, которые в свою очередь провоцировали собой десятки мелких очагов народных мятежей против ненавистного комиссародержавия. Все они были жестоко подавлены Красной армией, состоявшей из чуждых русскому народу элементов – интернационалистов, бандитов, других наемников, готовых за американские деньги, щедро сыпавшиеся им из закромов Совнаркома, мать родную убить.Разумеется воевали в армии большевиков те же рабочие и крестьяне, но не за идею, а под страхом смертной казни себя и своих близких. Вперед их гнали те же интернационалисты-наемники. После подавления мятежей, по очагам восстания катком прошелся знаменитый «красный террор», уничтоживший тысячи честных и невинных людей, ненавидевших уголовный режим совдепии. Правда,  эта чрезвычайная мера плохо помогла последнему : и после окончания подобной тотальной зачистки, страну по-прежнему сотрясают народные восстания, усмирить который помог только великий голод, созданный Советами.

В августе 1918 г. на юге Вятской губернии вспыхнул т.н. Степановский мятеж, просуществовавший 2 недели. Поднял его Первый московский продовольственный полк под предводительством бывшего царского офицера А.А.Степанова. Состав полка был довольно разношерстным : здесь были и бывшие офицеры, и анархисты, и, скорее всего, наемники-интернационалисты. До мятежа полк, прибывший в Вятскую губернию в июне-месяце, исправно грабил крестьян, отбирая у них излишки зерна. При этом солдаты всячески издевались над населением. Произошло несколько вооруженных стычек с крестьянством. Куда девалось зерно, отобранное у крестьян – вопрос туманный. Конечно, отнюдь не в «голодающие столицы». Скорее всего, распределялось руководством полка на его усмотрение. Свидетельством этому служит факт, что во второй половине июля комиссар полка Хомак запретил вывоз зерна куда-либо и установил свои цены на него, наплевав на строжайшие приказы из Москвы. Москве до них было далеко и можно было творить, что угодно. Возникла т.н. диктатура Хомака. У Хомака была своя армия, он устанавливал свои цены на хлеб и сделался благодаря этому как бы самостийным повелителем в Уржумском уезде. На Украине таких вождей  с армиями называли «батьками». Правда, официально советскую власть он не посмел отвергать.

Власть хлебного диктатора  продолжалась недолго. В то время в Поволжье вспыхнул мятеж чешского корпуса. Из Москвы пришла строжайшая директива в полк отправляться ему на фронт в полном составе. Продотрядовцам, уже привыкшим к вольной жизни в тылу, такая перспектива не улыбалась, тем более в те дни еще было очень неизвестно, чья возьмет. Идти воевать за подыхающий режим никому не хотелось. Правда, в самом полку был представитель советской власти – Хомак, который мог предпринять такую глупость. Вопрос решил командир отряда Степанов. Он расстрелял комиссара и официально порвал с советской власти. Все, шабаш, отныне они свободные граждане и в праве сами решать, за кого воевать! В полк начали стекаться все недовольные советской властью – офицеры, юнкера, реалисты, эсеры, кадеты, крестьяне. Прибыли в него и трое управляющих Уржумским уездом при Временном правительстве – комиссары Депрейс, Березинский, делегат Учредительного собрания Торопов. Просто поразительно, что все они оказались к этому времени живы и не стали жертвами бессудных расстрелов, как в других местах России. На короткий срок они снова оказались вершителями людских судеб, на этот раз став во главе учрежденного Временного правительства южного округа. Правительство\приняло чисто эсеровскую окраску со всеми проектами этой партии (как известно, лозунг о земле большевики украли у эсеров), близкими к крестьянству. Лозунг его гласил : «Советская власть без коммунистов». Такие лозунги украшали борта степановских пароходов. Какие планы и проекты реформвыдвигало степановское правительство, к сожалению, пока не известно. Можно только предполагать, что мятежный полк мог иметь связь с КОМУЧем, Архангельском, захваченным белой армией с помощью интервентов, аналогичными мятежами в Ижевске, Яранске, Санчурске  и Царево-Кокшайске. В Царево-Кокшайске власть также оказалась в руках партии эсеров. В Яранске вспыхнул мятеж офицеров. Здесь с надеждой ждали степановцев.

При слабой советской власти (представители ее либо дали деру либо пассивно сдали ключи правления) и народной поддержке степановцы при своей малочисленности быстро устанавливают власть в трех уездах – Уржумском, Малмыжском и Нолинском. Достоверно известно, что в планах был захват г.Котельнича с железнодорожным мостом и дальнейшее соединение с Архангельском. По отношению к бывшим представителям советской власти и управления на местах  степановцы оказались настоящими демократами – все решалось на народных сходах. Вооруженный инцидент произошел только в г.Нолинске. Местные коммунисты особенно зверствовали здесь над крестьянским населением. Чекиста Жидялиса даже в кругах советской власти называли бандитом. На свое счастье он теперь был далеко от Нолинска.Степановцы вступили в город тихо ночью, и коммунисты не успели сбежать. Они знали, что пощады им не будет, заперлись в здании исполкома и открыли огонь по пришельцам. Степановцы подожгли здание и взяли всех живьем. Руководитель нолинских большевиков Андрей Вихаревпереоделся в женское платье и пытался бежать, но был пойман и растерзан населением. Тело его изрубили на куски и бросили в реку. Остальные были отравлены в тюрьму до решения народного схода. В советское время раздули миф, что все они погибли в горящем здании. Что самое смешное, в городе до сих пор стоит памятник «погибшим».

  Эмиссары степановского правительства побывали во многих волостях Уржумскогоуезда, устанавливая свою власть. Но не везде. В Кокшинской волости они, по всей видимости, не были, иначе  бы местный коммунист М.Шамовв своих мемуарах непременно вспомнил о них, как работник волисполкома. Выходит, Кокшинской волости мятеж не коснулся. Известно только, что к мятежникам присоединился бывший учитель Лажской школы Аристарх Сгибнев, имевший чин прапорщика и, видимо, после разгрома мятежа ушел вместе с отрядом Степанова. В начале 1919 г. имя его публиковалось на страницах Уржумской уездной газеты в списке розыскиваемых офицеров, имевших отношение к мятежу.

Власть мятежников была очень недолгой, да и не везде они встречали понимание со стороны крестьянства. Многие были одурачены большевисткими декретами и встречали эмиссаров нового правительства с оружием в руках. Так было в с.ТоктайбелякУржумского уезда, где местный комбед вооружил крестьян и бросил их на отряд степановцев. Впрочем, в последующие годы они крепко пожалеют об этом и повернут оружие уже против советской власти. Советская власть приняла все меры для скорейшего подавления мятежа. Из Вятки были направлены несколько пароходов с красноармейцами-интернацистами и несколько канонерок из Вятских полян. Разгромить мятежников удалось без труда. Первый  населенный  пункт на пути следования пароходов из Вятки, захваченныйстепановцами – Лебяжье, был захвачен с ходу, несмотря на его удобное возвышенное расположение над р.Вяткой. Накануне часовые обстреляли подозрительный пароход, повернувший назад, и не удосужились даже проверить, ушел ли он и что это был  за пароход. Пароход же притаился за ближайшим мыском. Утром, накануне нападения все степановцы в Лебяжье были либо пьяные, либо сонные. Спали даже часовые. У одного часового красные, подойдя вплотную, просто отобрали винтовку. Он спал так крепко, даже не слышал боя. После короткой перестрелки, степановцы в панике драпанули в прибрежные кусты. Красные решили попробовать привезенные с собой пушки и грохнули из них по реке. Из прибрежных кустов  сразу показались лодки со степановцами, направлявшиеся прочь от берега. Все они были разбиты канонадой в щепки. Эти же пушки были использованы при взятии Нолинска. Здесь боя не было.Степановский отряд покинул город. Бежали мятежники  и из Уржума. Серьезное сражение произошло только в с.Шурма, на краю Уржумскогоуезда. Сражение было неравным, т.к. на стороне красных был численный перевес и бронированные канонерки. Так был подавлен степановский мятеж. Остатки отряда вместо своими лидерами Степановым, Березинским и Депрейсом ушли в г.Казань. Позднее сам Степанов погиб под г.Чебоксары, а его бойцы воевали в армии Колчака. В отношении пленных красные не церемонились, как степановцы. Сразу в расход. Так было в с. Лебяжье. Все пленные здесь были сразу расстреляны бессудно у стен церкви. Потом выловили еще нескольких офицеров в соседних деревнях. Их тоже расстреляли, прямо на месте.

 Одним из участников степановского мятежа был житель с.ЛажКокшинской волости Андрей Иванович Лобанов. Участником он стал невольным, т.к. являлся служащим Уржумской почтово-телеграфной конторы, выполнял свою работу по долгу службы, вне зависимости от политической окраски. За это и был расстрелян во время «красного террора». В этом смысле судьба его является примечательной и хотелось бы рассказать о ней особо. О жизни его известно мало. Даже его следственное дело с несколькими справочками и тремя фотографиями мало проливает свет на нее. Известно, что в селе он имел большой дом, 2 мельницы и 200 десятин земли, которые обрабатывались трудом наемных рабочих. Участвовал в двух войнах – Русско-Японской и Германской, о чем свидетельствовали три  фотографии его фронтовых друзей, позднее изъятые чекистами при обыске и пришитые к «делу». В 1916 г. Андрей Иванович был демобилизован и вернулся в родные края, о чем свидетельствуют 2 справки за 1916 г. – «Реестр живого инвентаря» с перечислением трех лошадей по кличке Лысый, Лира и Бурый, и «Книга поденных рабочих».

  Точно неизвестно, когда А.И.Лобанов стал работать на Уржумской почтово-телеграфной конторе, но в советское время он был на хорошем счету, даже посылался на Съезд делегатов почтово-телеграфных служащих. Об этом свидетельствует следующее Удостоверение от 29 июля 1918 г., подписанное самим губернским комиссаром :

  «Предъявителю сего почтово-телеграфному служащему Уржумской почтово-телеграфной конторы Андрею Иванову Лобанову, возвращающемуся к месту служения с Съезда делегатов почтово-телеграфных служащих, Коллегия почт и телеграфа Вятской губернии просит администрацию Волго-Вятского пароходства и советской власти оказать возможное содействие к беспрепятственному следованию к месту служения и тем дать ему возможность своевременно явиться на службу».

  Бумага эта была написана незадолго до драматических событий, развернувшихся в Уржумском уезде в августе 1918 г.  Степановцы, захватывавшие населенные пункты, активно пользовались телеграфом. Так было и в Уржуме и в Лебяжье. Известно, что в те дни в Лебяжье житель соседней  Рождественской волости  и будущий ее председатель В.Быстров, зайдя на почту, связался с Уржумом, чтобы выяснить положение дел, и получил телеграмму следующего содержания : «В Уржуме власть уже другая и у вас в Лебяжье тоже, надеемся, что вы последуете нашему примеру. Сейчас же, даже ночью, мобилизуйте способных носить оружие в возрасте от 15 до 70 лет. Вооружите их винтовками, вилами, топорами и т.д. Ставьте на дороги, по берегу реки заградительные отряды. Задерживайте подозрительных людей, не пропускайте идущие вниз пароходы». Быстров никому не показал эту телеграмму, просто положил ее в карман и ушел.

Так Андрей Иванович, хотел он того или нет, стал участником мятежа. По законам военного времени за это полагалось только одно наказание – расстрел. Прекрасно понимая, что за соучастие в мятеже его ждет, он после разгрома степановцев ушел из Уржума вместе с ними и оказался в Казани, занятой тогда белочехами. Вместе с ним скрылось еще 9 человек служащих Уржумской почтово-телеграфной конторы во главе  с заведующим. Степановцы оставили Уржум 20 августа, а  27 августа 1918 г. в газете «Известия Вятского губернского исполнительного комитета» печаталось объявление о розыске служащих Уржумской почтово-телеграфной конторы, перечисленных поименно, с тем, чтобы  «порозыске представить их в штаб командира Вятского района». Представить, разумеется, не для разговора по душам. Примечательно, что фамилия Лобанова среди них не упоминалась…

   Вскоре белые были разбиты и в Казани, город был взят красными и буквально залит ими кровью невинных. Андрею Ивановичу вновь удалось спастись от расправы.  Белые вновь отступали, на этот раз на Урал и в Сибирь. Уезжать куда-то в неизвестные края Лобанову не улыбалось и он решает вернуться домой, в Лаж, где у него оставалась семья и большой уютный дом. Возможно, как многие тогда, он надеялся по наивности, что все забудется и простится за прошествием долгого времени. Но не такие были советские чекисты. Эти профессиональные палачи работали отлаженно, ничего не забывали и ничего не прощали.

    Осенью в Лаж нагрянули чекисты. В стране вовсю разгорался «красный террор», когда людей хватали за малейшее подозрение в контрреволюции и после недолгого фиктивного следствия обычно расстреливали. Никакой системы в ведении террора не было вообще, в нем действовало два главных фактора – контрреволюционеров арестовывали по определенной разнарядке (без разницы виновен или нет) и за деньги, когда за каждого убитого советская власть щедро платила. В то время каждый чекист был миллионером благодаря такой хорошо оплачиваемой работе. Поэтому нужды в ведении следствия не было вообще. Зачем нужно следствие, если людей арестовывают без всякого повода ? Следствие велось чисто формально, на очень примитивном уровне и обычно в вину обвиняемому вменялось все что угодно, все, что взбредет в голову следователю. Так были расстреляны, например, два священника с.Лебяжья, вся вина которых свелась к тому, что они якобы ушли из села вместе со степановцами. И тут на поверку всплывают вещи, прямо противоположные обвинению : во-первых, они уехали из Лебяжья еще до разгрома степановцев и прихода туда красных, а во вторых, никто из степановцев не ушел из Лебяжья – они все были перебиты в ожесточенном бою, а остальные расстреляны у стен церкви. Выходило, что обвинение липовое. И все же священников расстреляли. По разнорядке.

  Был арестован и Лобанов. В его доме при обыске были найдены и изъяты 2 упомянутых документа и три фотографии. 200 гектар земли, 3 лошади, 2 мельницы, нанимал рабочих. Эксплуататор! Это уже вина. Видимо, Лобанов пытался оправдываться, что он посылался в Казань обществом и ссылался на бедность, что вытекает из нижеприведенного документа. Это отрицали крестьяне и батраки соседних деревень, когда-то работавшие на Лобанова и, видимо, питавшие зависть к владельцу самого большого дома вЛажу и огромного участка земли.    

  Следствия практически не велось, не сохранилось ни одной бумажки – ни одного ордера, ни одного протокола допроса, ничего! Лишь 11 ноября 1918 г. следователь уездной ЧК вынес расстрельное постановление :

«Производил следствие по делу гр. Лобанова Андрея Ивановича по обвинению его в Белогвардейском движении, при чем оказалось что гр. Лобанов действительно примкнул к белогвардейцам, при появлении таковых.  (В) Казан он уехал вместе с ними и поступил там на службу, после занятия Казан советскими войсками гр. Лобанов уехал из Казани и приехал обратно село Лаж с целью скрыться от наказания. Обществом он не был послан Казан эта ложь что и подтверждает местные крестьяне окрестных деревень. Кроме этого занимался эксплуатацией. Содержал 2 мельницы и около 200 десятин земли.  Так что это является ложь что он бедность. Заключаю, что он является вредным для советской власти и окружным путем идет против советов

А потому постановил Лобанова Андрея Ивановича расстрелять».

   В народе рассказывают, расстреляли Лобанова недалеко от родных мест, возле тракта, причем палачи цинично заставили ему выкопать могилу самому. А на следующий день… пришла бумага с отменой приговора. В деле А.И.Лобанова такого документа нет, да и не было, скорее всего. Можно, правда, предположить, за Лобанова мог кто-то заступиться из сильных мира сего, как это произошло в случае со священником с.Шурма Михаилом Романовым, но опоздал. Так закончил свою жизнь этот человек. Виной его стало то, что он имел больше, чем другие и то, что честно выполнял свой служебный долг.

  В 1919 г.  наученные горьким опытом коммунисты издали постановление о добровольной сдаче оружия населением. В противном случае его владельцев ждали крупные неприятности, вплоть до расстрела. 13 января состоялся волостной съезд комитетов бедноты Кокшинской волости, на который прибыли два военных комиссара с одинаковой фамилией Лаптевы ; судя по фамилии – скорее всего, лажские уроженцы. На съезде бедняки, несмотря на протесты зажиточных крестьян, выразили солидарность новому советскому постановлению и вынесли свое :«Мы, бедняки Кокшинской волости, заслушав доклады военных комиссаров товарищей П.Г.Лаптева и А.Е.Лаптева о сдаче оружия, обязуемся узнавать, что если у кого-либо имеется оружие, донести до сведения военного комиссариата, сознавая, что оружие на фронте для защиты трудового народа от хищников капиталистов всех стран мы обязуемся оказывать всякое содействие в получении оружия от населения. Да здравствует вооруженная Красная армия, укрепляющая власть бедноты».

   Постановление, впрочем, мало помогло. В том же году полыхнуло мощное крестьянское восстание в Байсе, был убит жестокий комиссар Груздовский, грабивший крестьян. Неравная народная война с властью большевиков продолжалась…

Степановскому мятежу 90 лет.

 В августе этого года в истории Лебяжья есть немаловажная дата – 90 лет со дня Степановского мятежа. О самом Степановском движении писалось за последние годы очень много (большинство публикаций собрано в одном из краеведческих сборников В.Л. Мамаева). В прошлом году в публикации «Кто такой Степанов» («Знамя октября» № 96 за 2007 год) я попытался пролить свет на личность капитана Степанова, а в этом году в № 5 газеты «Вятский епархиальный вестник» была помещена статья с фото того же автора «Священник Василий Несмелов» о событиях в Лебяжье в августе 1918 года. Теперь хотелось бы рассказать о том, что предшествовало мятежу и из чего он возник.
 А произросло все, как известно, из продотрядовщины, когда на Вятке в июне 1918 года появился Первый Московский военно-продовольственный полк для добывания хлеба для голодающих столиц. Экономическая полиция власти трещала по швам. Чтобы прокормить свои опоры – вооруженные силы, большевики ничего лучшего не придумали, как силой отбирать хлеб у крестьян. К тому же вооруженные до зубов продотряды должны были силой подавить сопротивление крестьян и запугать их – идти умирать «за мировую революцию» было мало желающих. 
 А куда шел на самом деле тот хлеб? Вот что пишут об этом авторы книги «Священномученик Константин Сухов» (Самара 2003 год): «Конечно, Москва с Петроградом тут были ни при чем, просто значительная часть отобранного продовольствия расхищалась, перепродавалась или пускалась на самогон. Задача продотрядов была «выполнить и перевыполнить», то есть награбить не меньше установленной нормы, они и рапортовали о выполнении. А хлеб гнил в элеваторах, неприспособленных хранилищах, под открытым небом, скот издыхал, рыба и сало тухли – до этого уже никому дела не было. И в Москве, и в Петрограде, для пропитания которых грабилось столько губерний, рабочие и совслужащие получали по карточкам ничтожно мало…».
 Руководили полком, присланным на юг губернии, политический комиссар Хомак (он и сформировал полк в Москве) и командир А. Степанов. Кроме того, к нам были присланы «хлебозаготовители» из других частей Вятской губернии. Заведующим отделом Управления уезда тогда был И.М. Видягин, родом с Лебяжской стороны, лидер партии эсеров. Он был против присылки вооруженных отрядов, мотивируя это тем, что они больше съедят, чем заготовят, а это озлобит население, и предлагал для этого дела привлекать бедноту, наделяя её частью конфискованного. Так возникли комитеты бедноты. 
 Активная конфискация хлеба на юге губернии началась 16 июня, когда сюда прибыли первые 570 продотрядовцев из 1-й продармии под руководством Ф.Ф. Карпова. Ко 2 июля штаб продармии переехал из Малмыжа в с. Русский Турек Уржумского уезда. Штаб Московского продполка туда же переехал 19 июля. Кроме «москвичей», в Уржумском уезде хлеб отбирали ещё 75 вятских продовольственников под руководством Вятского губпродкомиссара Наумова. Ещё 55 человек были на охране складов. Всего на 2 июля в Уржумском уезде «трудилось» 330 продотрядовцев из 1000 действовавших на юге губернии. Газета «Известия Вятского губернского исполнительного комитета» сообщала 6 августа: «Прибывшая команда состоит из рабочих крупнейших московских заводов и фабрик, по партийности в большинстве коммунистов».
 Несмотря на общее «дело», мира между «москвичами» и местными в отношении изъятия хлеба не было с самого начала. Было решено, что уржумцы и вятчане реквизируют хлеб в ближайших к Уржуму и реке Вятке волостях, приезжие – в дальней части уезда. Поэтому можно предположить, что в Лебяжье отбирали хлеб у крестьян «свои» - вятские, а в Лажу и Кузнецово – чужаки. Об этом свидетельствует и тот факт, что когда было ограблено Шойское лесничество, грабители оставили записку, что это де сделали анархисты (их было немало в продотрядах), а потом выяснилось, что это сделали «москвичи», написавшие записку, чтобы отвести от себя подозрение.
 Как происходило отбирание хлеба, сохранилось немало свидетельств. Жительница села Буйского А.И. Слесарева вспоминала: «В 1918 году в Буйском были степановцы, чтобы через Байсу до Яранска добраться. Подошли к селу и с горы, от кладбища огонь открыли. Как в село вошли, стали пьянствовать, грабить, над жителями издеваться. Сказала им одна женщина слово против, так они её на глазах у всех прикладами исколотили». Латыш-большевик Жидялис докладывал: «…одно пьянство – одним словом бардак». Сам он жестоко избивал лиц, не плативших налоги, без суда убил крестьянина, и нолинские коммунисты за глаза его называли бандитом. Не меньшие бесчинства творили и вятские продотрядовцы. Верхом бесчинства стали события в с. Токтайбеляк Уржумского уезда 12 июля. Прибыв в село и воспользовавшись тем, что большинство населения было на сенокосе, хомаковцы отобрали у него всю мануфактуру и деньги, а мужиков, которые были в селе, избили. Возмущенные жители при помощи комбеда, кое-как вооружившись, настигли бандитов и после ожесточенной перестрелки расправились с ними. Словно в отместку, боясь столкновений с крестьянами, 16 июля хомаковцы на вятке обстреляли пароход с красным вятским продотрядом. Продотрядовцы, в свою очередь, убили старика-инвалида в д. Шорино. Тогда же было решено до разбора дела необходимо избегать столкновений с продполком в Лебяжье». 
 Чтобы обуздать своих подчиненных и навести порядок, 15 июля комисар Хомак возложил на себя функции военного диктатора и на митинге перед народом в г. Уржуме «осудил» действия продотрядовцев. У диктатуры была и политическая причина – местный УИК, состоявший из эсеров (в Москве только что было подавлено их восстание) лишался власти – эсеры вместе с И.М. Видягиным выступили против диктатуры и вышли из состава УИК. После расстрела красного парохода, против Хомака выступили также большевики, вятчане, латышские стрелки (они плыли на пароходе) и даже Москва, которая не хотела ссориться ни с Вяткой, ни с латышами. В связи с этим потеряла смысл и телеграмма в Лебяжье комиссару Титлову о запрете вывозить хлеб сепаратно, так как хлеб было вывозить некуда и незачем. Тут и надо привести отрывок из письма Жидялиса: «Муку конфискуют да продают… начальство выбрало себе дворцы и пьянствуют… Тут, собственно говоря, заведует Хомак, который не дает нашим продовольственникам работать, берет все в свои диктаторские руки и распоряжается, как он хочет, с хлебом…»
 Растерянный позицией Москвы, 23 июля Хомак снял диктатуру, восстановив власть УИКа и с отрядом ушел в Малмыж, предварительно забрав из уржумского военкомата все оружие. Рядовые продотрядовцы были обозлены на комиссара, на уржумцев, Вятку, центр. За все содеянное им не приходилось ждать от Москвы ничего хорошего. Выдвигались решения вернуться в Уржум, отомстить и освободить своих осужденных товарищей…
 Как раз в это время белые захватили Казань. Красная армия отступала, дезертиры сеяли панику о белочехах в 40 верстах от Малмыжа. Командующий Восточным фронтом послал телеграмму: «Продармии двигать на фронт». Но она ещё более обозлила хомаковцев – они и с плохо организованными крестьянами не могли справиться, а тут наступают отборные офицерские и чешские части. Да ещё Ленин ввел в армии расстрелы за грабежи, мародерство и утаивание хлеба.
 Оценив все, офицеры поняли, что воевать за большевиков больше не стоит, но и белые, отстаивавшие интересы крестьян, за июльские «подвиги» не поблагодарили бы. Лучше всего было поднять в Малмыже мятеж и ударить в тыл по красным частям. Но московские рабочие, из которых состоял полк, не желали воевать ни за тех, ни за других. 8 августа объявили, что идут на север, к Котельничу, чтобы вернуться домой, в Москву, а впереди пустили слух, что они передовой отряд чехословацкой армии (вспомним слова одного из лебяжан, направленного степановцами в Елькино: «Белая армия идёт, записывайтесь к нам»).
 Крестьяна сначала встречали их восторженно, хлебом-солью. Продотрядовцам понравилось быть освободителями и они сами поверили, что они белые. Хотя раздвоенность у них ещё была. Так, около села Русский Турек они обменялись приветственными выстрелами с отрядом Азина и даже мирно побеседовали. Степановцы ещё не могли окончательно решить, за кого они, но мятеж был налицо – невыполнение распоряжения командования Красной армии.
 Первым шагом к мятежу стал расстрел Степановым комиссара Хомака – скорее всего, он был за беспрекословное подчинение красным и попросту мешал степановцам. Его расстрел развязал Степанову руки. Он приказал расстрелять в полку всех коммунистов и преданных советской власти бойцов. И возгорелось пламя мятежа.

                                        К 97-летию Степановского мятежа

     В августе исполнилось 97 лет со дня знаменитого Степановского мятежа – одного из самых крупных политических событий в Вятской губернии последних ста лет. История к нему не ослабевает, судя по изданию публикаций в печати и интернете, и по сей день. Меняются и трактовки его – кто-то в силу своей симпатии к советской власти продолжает именовать мятежников «белогвардейцами» и бандитами, кто-то, чей ум свободен от политической идеологии,  расценивает их действия более объективно, пытаясь объяснить мятеж не с классовой, а другой точки зрения. Появляются и новые, порою весьма оригинальные версии этого события…

   Вкратце напомню историю Степановского мятежа 1918 года. В то лето  по всему Поволжью вспыхивали антисоветские мятежи. Ободренные успехами Белого движения крестьяне и интеллигенция, измученные вконец владычеством советской власти, энергично брались за оружие и сбрасывали  у себя ненавистное большевисткое иго, прикрывавшееся «властью рабочих и крестьян», но на деле беспощадно грабившее и избивавшее тех же рабочих и крестьян. Примером тому стал Ижевский завод Вятской губернии, где власти завода творили всевозможные бесчинства над рабочими и, наконец, отдали приказ о мобилизации на красный фронт. Рабочие отказались от этого и собрали митинг. Большевики пытались разогнать его и сразу стали писать смертные приговоры. Разгон второго митинга дал начало самому мощному восстанию того года не только в Вятской губернии, но и вообще в России.

   Параллельно с ним в августе 1918 г. на юге губернии вспыхнул Степановский мятеж. Подняли его против «власти советов» бывшие продотрядовцы – московские рабочие под началом бывшего штабс-капитана А.А.Степанова, до этого присланные в Вятку и исправно грабившие и избивавшие крестьян, изымая у них «излишки хлеба». Теперь же они изменили свою политику с точностью до наоборот и подняли штыки против той власти, которая их сюда прислала. К мятежникам примкнули бывшие офицеры, интеллигенция, часть крестьянства. С симпатией отнеслось к ним и духовенство. Мятеж быстро разгорелся, охватив собой Уржумский, Нолинский и Малмыжский уезды. Ожидалось прибытие отрядов мятежников и в Яранский уезд. В ожидании его там вспыхнули мощные офицерские и эсеровские мятежи в Яранске и Санчурске. 

    Прибыл небольшой отряд при 4 пулеметах и в с.Лебяжье, где сразу началась агитация за «Учредительное собрание» (разогнанное в январе 1918 г. большевиками)и добровольное зачисление в свой отряд.  Судя по воспоминаниям очевидцев, добровольно в отряд вступило только несколько лебяжан, из них двое были сыновьями лебяжских торговцев Шишкина и Сазанова. Николай Григорьевич Сазанов, считаю, мне может пригодиться дальним родственником. Также в отряд вступил Николай Загарский, сын умершего в 1895 г. лебяжского священника и первой лебяжской библиотекарши Серафимы Ивановны (кстати, впоследствии он сам много лет работал в областной научной библиотеке имени Герцена). Пытались степановцы привлечь в свои ряды и местное духовенство, но те держались очень уклончиво, стараясь держаться вне политики. Без их разрешения мятежники использовали колокольню церкви как дозорную вышку (похоже, вход на колокольню не закрывался), о чем звонарь и священники узнали намного позднее. Остальные лебяжане, по словам очевидца, «переминались с ноги на ногу», не решаясь на какие-то действия. Воевать никому не хотелось. Сами степановцы действовали исключительно демократически, не объявляя насильственной мобилизации, а предлагая присоединяться к ним исключительно добровольно. Наконец, кто-то уклончиво решил послать за советом в д.Елькино, жители которого отличались особой рассудительностью. В Елькино послали двух сыновей упомянутых торговцев и двух степановцев. Лебяжанам дали обмундирование и винтовку. Не мешкая, все четверо сразу отправились в путь. Около д.Филатово маленький отряд попал в засаду к красным, которые высадились у Елькино и скрытно двигались к Лебяжью, и все были расстреляны в логу за деревней.  По законам военного времени, с ними и не церемонились : в военной форме и с винтовками – значит враг. Так бесславно погиб мой родственник, Николай Сазанов, а в доме его надолго поселилось горе.

  К сожалению, история Степановского мятежа оказалась очень короткой. Вятские большевики двинули на юг губернии мощные силы из верных им наемников – венгров и латышей; известно, что за деньги солдат служит всегда надежнее, чем за идею.  Не оказало поддержки мятежникам и большинство крестьянского населения, в большинстве своем равнодушное к политике. Не было строгой дисциплины и среди самих мятежников, такой, которая была у большевиков. На местах царила анархия и пьянство.  В результате уже после 2 боев в Лебяжье и Шурме шаткая власть мятежников развалилась как карточный домик. Те, кто остался в живых, ушли в «белую» Казань. Участь раненых и оставшихся, надеявшихся на милость новой власти, была печальной – наемники, служившие у большевиков, отличались особой жестокостью и в плен никого не брали…

   Большинство местных жителей не хотели ни с кем и ни за кого воевать, мол моя хата с краю. Эта характерная черта русского человека была типична для всего периода Гражданской войны. Русский мужик брался только тогда за винтовку, когда его доводили до крайности, и тогда пощады не было никому.  Примером этого была судьба  жителя с.Шурмы Ивана Степановича Чернова, с родственником которого Владимиром Васильевичем Черновым (Иван Степанович был двоюродным братом деда) мне довелось познакомиться этим летом.  Родился Иван Степанович в с.Шурма Уржумского уезда в 1895 г.  В 1912 г. окончил Шурминское 4-х классное городское училище, после чего остался жить в родном селе. Помогал отцу, который был прекрасным мастером по дереву. Семья была грамотная; отец учился еще у Николая Васнецова, подпись которого стояла на его аттестате. Когда началась Первая мировая война, в  сентябре 1915 г. был зачислен в 3-ю Саратовскую школу прапорщиков  пехоты и в декабре 1915 г произведен в прапорщики (прапорщик в то время являлся нижним офицерским чином). В мае 1916 г. Иван Степанович  прибыл в 37-й пехотный Екатеринбургский полк на должность младшего офицера пулеметной команды. Участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве, во время которого в тяжелом бою у деревни Новоселки получил ранение.

  Когда Чернов вышел из госпиталя, страна уже была другая. Царя больше не было на престоле. Бездарное правительство А.Ф.Керенского погрузило страну в анархию и смуту. Армия была до крайности развалена демократическими реформами, и солдаты-крестьяне больше не желали воевать. Довести войну до победного конца желали только преданные стране патриоты и офицеры. Таким был и Иван Степанович Чернов. В апреле 1917 г. он  окончил офицерские пулеметные курсы, а в мае 1917 г окончил повторные офицерские курсы при штабе дивизии.  Где он воевал после этого неизвестно. Известно, что  в октябре 1917 г. Чернов исполнял должность начальника 2-й пулеметной команды полка . После большевисткой революции полк был расформирован, и Иван Степанович в числе остальных солдат весной 1918 г.  вернулся в Шурму, надеясь на мирную жизнь. Однако мирной жизнью ему пожить довелось немного. В России началась новая, гражданская  война, развязанная большевиками против своих политических противников.  Когда в августе 1918 г., в Шурме разгорелся мятеж, к которому примкнули многие местные офицеры, Иван Степанович не хотел быть ни на чьей стороне, зная, что мятеж обречен. Он прятался, но его все-таки нашли, застав дома,  и уговорили присоединиться к мятежникам, которым был нужен хороший офицер-пулеметчик.  В решающем болю у Черепановского лога за селом Иван Степанович погиб. Впоследствии в семье хранилась его простреленная одежда. Семья Черновых была в Шурме на хорошем счету, и  его разрешили похоронить отдельно от остальных погибших в бою. Остальные 18 участников боя-степановцев были схоронены в братской могиле около места боя. Не все из них погибли непосредственно в бою, многие были убиты, будучи ранеными. В плен их не брали…

 По другому сложилась судьба дяди Ивана Степановича – Андрея Федоровича Черных, офицера Балтийского флота, также после его развала большевиками и чудом спасшегося от расправы матросами вернувшегося  в родную Шурму. Пришли агитаторы от степановцев и к нему. Андрей Федорович от участия в восстании отказался, мотивируя это тем, что у восставших нет артиллерии, но, скорее всего, это было связано с личным отношением А.Ф. Черных к гражданской войне, его нравственными убеждениями. Он не хотел принимать ничью сторону, считая что «Русский бунт бессмысленный и беспощадный». Это спасло ему жизнь, дожил до конца Отечественной войны, попав в число «лишенцев» - людей, лишенных права при советской власти на получение «избирательного права». Жизнь Андрея Федоровича  закончилась печально. Сразу же после войны его арестовала милиция за то, что он накопал где то ведро картошки, приехали рано утром и забрали. В милиции его сильно избили и если бы не жена, убили. После этого он уже больше не поднялся и 22 октября 1946 года умер.

  Почти ровно спустя 97 лет мы  с Владимиром Васильевичем Черновым посетили эти памятные места – место дома в Шурме, где родился Иван Степанович, Христо-Рождественскую церковь, в которую он ходил, место боя и две дорогие русскому сердцу могилы – И.С. Чернова и братскую. На братской могиле, теперь спрятанной в густой заросли кустарника, скромный деревянный крест, без надписей и фотографий. Здесь лежат 18 бойцов, отдавших свои жизни в яростной борьбе отстоять право на свободу жить в свободной стране, в стране без тирании, гражданской войны и беззакония. Это была та расплата русских людей за февраль 1917 года, за предательство  богоизбранного царя, и расплата эта стала очень жестокой. Она обошлась нам в миллионы жизней,  в четверть территории страны, отделившейся от былой империи и в те проблемы, посеянные в те годы, которые не можем решить до сих пор. Посему эти 18 человек, лежащих здесь – они герои, память которых нужно чтить хотя бы на местном уровне, но, судя по всему, даже местные жители практически не посещают эту могилу, находящейся в запустении и пренебрежении.  К сожалению, практически до сих пор неизвестно, кто были в большинстве своем эти 18 бойцов. Может среди них были и лебяжане? Но, будем надеяться, к приближающейся столетней дате мятежа, мы установим их светлые имена…